Кыно

А я вель посмотрел надысь Generation П. Разумеется, предварительно доведя себя до нужной кондиции. И хотя фильм, в отличе от книги не объясняет, как правильно заваривать мухоморы, и кое что еще ппропущено, мне понравилось.

"Солидный господь - для солидных господ". Вещь!

---

Бредовое

Доместас убивает микробы наповал, это все знают. А как можно убить микроба наповал? он что, падает? наверно, при этом еще хватается ложноножками за грудь и патетически произносит - "Считайте меня коммунистом!"

---

Есть во мне что-то психически нездоровое.

Глава 3.

При первых же звуках выстрелов мы выскочили в предрассветную сырость. Довольно густой туман ограничивал видимость полусотней шагов и приглушал гул канонады.
- Деревянко, связь командным пунктом!
- Есть! – отозвался майор и поспешил в штабную землянку, куда накануне перенесли телефон.
- Может, с вышки что увидим? – предложил я.
Но туман на высоте десяти метров был столь же густ и непроницаем, как и у земли. Нам ни оставалось ничего другого, кроме как напряженно вслушиваться в доносящиеся с запада отголоски боя.
- Вроде как приближается!.. – с тревогой в голосе поделился впечатлением Иван Александрович, полковой хирург, терапевт и стоматолог в одном лице. Ивану Александровичу было от силы лет двадцать пять, но апломб, с которым он держался, не позволял величать его иначе, как по имени-отчеству.
- Да нет, отдаляется – попробовал разубедить его, себя и всех остальных Рыжий.
- Вы что думаете, линия фронта может заметно сдвинуться за пятнадцать минут? Или кто-то реку перепрыгнул? – иронически поинтересовался Колесников. – Семён, заводи полуторку, бери человек пять и дуйте к Мухосранску. Наткнётесь на противника – пулей назад.
Старшина вольных стрелков Семён Рысь кинулся отдавать распоряжения, и через пять минут машина с торчащими из кузова в разные стороны пулемётными стволами растворилась в тумане.
- Есть связь с КП! – майор Деревянко высунулся из землянки, размахивая телефонной трубкой - приказывают при первой же возможности вылететь и поддержать наступающие части в районе переправы у деревни № 803!
- Лётный состав, слушай мою команду! Как только видимость прояснится до ста метров, вылетает первое звено штурмовиков! Капитан Родригес лично отберёт и поведёт наиболее опытных. Истребители и остальные штурмовики вылетают, как только рассеется туман. По машинам! Да, и гляньте кто-нибудь по карте, что это за деревня номер 803.
Минут через сорок в воздух поднялись пять самолётов. Летели по компасу и часам, ориентиров никаких, лишь далеко впереди над бескрайней колышущейся равниной, бледно-оранжевой в лучах восходящего солнца, поднималось густое чёрное облако – что-то основательно горело. Только увидев дым, я осознал нелепость происходящего – кто и с кем может вести бой, когда собственного носа не видно? Здесь, между туманом и облаками война казалась иллюзорной. Гул моторов заглушал стрельбу, и не было ничего кроме чистого бескрайнего горизонта и пяти штурмовиков, словно застывших меж двух гигантских ладоней, штурмовиков, неожиданно ставших такими маленькими.
Впрочем, мгла у земли быстро рассеивалась.
- Морда, морда, я кирпич! – в шлемофоне послышался бодрый голос Колесникова – поднимаю полк, иду на сближение! Как обстановка в районе цели?
- Нашёл время шутить… До цели еще пять минут лёта, видимость улучшается. Самолётов противника не вижу, но лучше поторопись.
Видимость действительно улучшалась на глазах – левее и чуть впереди обрисовался приметный изгиб реки, деревенька с парой десятков домов и пятачок земли на том берегу, во все стороны ощетинившийся вспышками выстрелов.
- «Что за чёрт, куда они стреляют?» По моему сигналу эскадрилья снизилась и увеличила скорость.
Стали видны детали, и тут я от души поблагодарил гитлеровских модельеров, проектировавших форму вермахта. У нас форму носили в основном офицеры, рядовой и даже сержантский состав предпочитал оставаться в штатском, благо командование этому не препятствовало. И вот теперь я явственно видел как полторы сотни пёстрых фигурок, укрываясь за кустами и кочками отстреливается от нескольких сотен фигурок в сером, охватывающих отвоёванный плацдарм полукольцом. Среди наступающих цепей ползли несколько единиц техники – то ли танки, то ли бронемашины. Но самое парадоксальное, еще несколько сотен фрицев вели огонь с нашей стороны, не давая окружённым подобраться к вытащенным на западный берег импровизированным плавсредствам и отступить. Причём на восточном берегу не было ни лодок, ни плотов, отсутствовали малейшие намёки на понтонный мост или что-то в этом роде. Но думать было некогда – ряды обороняющихся таяли на глазах. Вот сразу человек десять кинулись к берегу, но добежали только трое – один рухнул на дно лодки, двоих, подкошенных у самой воды, подхватило и унесло течением.
- Эскадрилья, растянуть строй, огонь по моей указке! – заорал я, утопил обе гашетки и прошёлся длинной очередью по восточному берегу. Крутой вираж, под крылом проскакивает свинцовое полотно реки, и вот в прицеле новые шеренги атакующих. Снова дымные трассы вспахивают землю и кромсают человеческую плоть. Серые цепи залегли, два танка дали задний ход, третий получил полновесный ракетный залп и скрылся в клубах дыма и пламени. Строй эскадрильи рассыпался.
- Больше огня по нашему берегу! Херачьте ракетами, у кого остались!
Приказ выполнили трое. Вспыхнул подожженный лес, количество неподвижных тел на восточном берегу росло с каждым заходом. На моих глазах пушечно-пулемётная трасса буквально протащила человека по траве, оставив широкий кровавый след. Бегущие конвульсивно дёргались, окутываясь тонким полупрозрачным облаком розово-красных брызг и тёмных ошмётков, и валились на землю, чтобы больше никогда не подняться. Воды реки покраснели почти до середины фарватера. Огонь с запада прекратился, и несколько десятков выживших, столкнув в воду неповреждённые лодки и плоты, гребли на нашу сторону. Видно было, как нелегко даётся им борьба с течением.
- Эскадрилья, внимание! Сбор, кончаем работу!
Три штурмовика вытянулись рваной цепочкой за хвостом моего самолёта, один продолжает гоняться за уцелевшими. С полсотни солдат противника добежали до злополучной деревни номер 803 и попрятались по хатам – бомбы и ракеты кончились, из пушек и пулемётов их было не достать.
- Повторяю, прекратить огонь, сбор!
- Что там у вас происходит? – Колесников, как вовремя.
- Наши вышли из окружения и отступили, противник засел в деревне! Нужно сравнять её с землей!
Через пятнадцать минут деревня была превращена в сплошное море огня. Из неё никто не выбрался. Убедившись, что остаткам спасённого батальона ничего не угрожает, Колесников развернул полк и повёл его на юг, вдоль реки. Картина вырисовывалась следующая – везде, где наша пехота пыталась переправиться на противоположенный берег ей это удавалась, после чего она оказывалась под перекрёстным огнём фронта и тыла. В этом проклятом тумане противнику удалось скрытно перебросить на нашу сторону большие силы не только пехоты, но и техники, причём не прибегая к каким либо плавсредствам. Их наступление было остановлено двумя танковыми корпусами, которые в тумане заблудились и вовремя не доехали единственного моста, находившегося в тот момент под нашим контролем. Разобравшись в ситуации, танкисты менее чем за час развернулись в тонкую семикилометровую линию и завязали артиллерийскую дуэль с противником, засевшим на нашем берегу. Еще через час подоспевшие дальнобойные пушки открыли огонь по другому берегу, противник отвечал тем же. В целом, обе стороны действовали примерно одинаково бестолково, но наши потери в людях были огромны. Почти все части, успевшие переправится через реку, были уничтожены. Пролетая, мы повсюду видели тела – десятки, сотни тел в совершенно неуместной яркой одежде начала XXI века. Джинсы, рубашки, свитера - утро выдалось прохладным... Вражеские войска на западном берегу повсеместно отошли на исходные позиции, укрылись в рощах, оврагах, населённых пунктах. Откуда-то из глубины обороны противника била тяжёлая артиллерия. На противоположном берегу начиналось интенсивное движение – пехота и танки противника постепенно стягивались к мосту, с твёрдым намерением отступить. Они явно не собирались повторять свой фокус с переправой при свете дня.
- Горючее на исходе, приказываю возвращаться – голос Колесникова твёрд. Я рад, что этот приказ отдал именно он, не хотелось, чтобы подчинённые слышали, как стучат мои зубы. Берём курс на восток. Каких-то пятнадцать минут и мы дома! – от одной мысли об этом перестают дрожать руки. Ровно гудят моторы штурмовиков, несущихся над самой землёй, над головой успокаивающе кружат истребители прикрытия. Им сегодня работы не досталось, наше господство в воздухе абсолютно. Хотя толку от него…
- Стоп, что это? Дым! Аэродром горит!
Тяну ручку на себя – штурмовик взмывает ввысь, горизонт отодвигается, перед глазами разворачивается ставший знакомым пейзаж. Только теперь его дополняют несколько столбов чёрного дыма, шапки разрывов, языки пламени и мелькающие надо всем этим чёрные точки. Над нашим аэродромом! Вот тебе и господство в воздухе!
- В атаку!!!! За мной!!!!! – вопль Петра бьёт по ушам. Истребители резко увеличивают скорость и вырываются вперёд, тяжелые штурмовики моментально отстают.
- Полный вперёд!! – ору я совсем не по-авиационному и сдвигаю до упора сектор газа. Голос уже не дрожит, руки не трясутся. Форсированный двигатель издаёт болезненный рёв, сразу на пару делений подскакивают стрелки температуры воды и масла. Обороты растут медленно – Колесников уже ведёт бой, а я даже не вижу с кем.
- Олег, снизу заходи! Под пулемёт, так его! - Вспыхивает огненный росчерк, и тут же гаснет на земле – высота боя не превышает двухсот метров.
- Родригес, они на тебя идут! Херачь в лоб!
- Я не вижу ни фига, солнце!
Солнце немилосердно слепит глаза. Щурюсь, но не могу различить даже прицельную сетку. Вдруг из раскалённого белого марева выныривает чёрный силуэт и тут же исчезает за спиной. За ним другой, третий, четвёртый… Приподнятые крылья, торчащие стойки шасси, хищный оскал радиатора. Что-то стучит по капоту, высекая фонтаны искр, лобовое бронестекло покрывается белыми звёздочками в мелкой сетке трещин, и вот уже пятый Юнкерс проносится, едва не зацепив меня колесом.
- Не дайте им уйти! – ору не своим голосом. От крутого виража темнеет в глазах, сознание на миг отключается. Стихает и рёв мотора, и треск выстрелов. Затем мир рывком возвращается на место. Прямо передо мной вытанцовывает немецкий пикировщик, выполняя короткие, отрывистые крены из стороны в сторону. Пулемётчик лупит короткими очередями, но в основном мимо.
- «Это тебе не поможет…» - толкаю ручку, ухожу под пулемёт, ловлю в прицел точку метрах в пяти перед мотором Юнкерса. Длинная очередь распарывает брюхо немца от носа до хвоста, я даже как будто чувствую жар от мгновенно вспыхнувших бензобаков. Доворачиваю, ловлю в прицел очередную жертву, жму гашетки, но пушки и пулемёты молчат – нет боезапаса. С десяток Юнкерсов уходят на запад, преследуемые пятью МиГами. А куда делись еще два?..
- Я пустой, справишься?
- Справимся, возвращайтесь. Это дело истребителей – в голосе Колесникова холодная стальная злоба.
- Не выёбывайся только чересчур! – напутствую командира. – Штурмовики, возвращаемся на базу! Полоса повреждена, садимся в поле за ангарами!

Первое впечатление было таково – я вернулся в кошмар. Те же горящие руины, те же окровавленные тела. Вот нога в гипсе – не довелось Исаеву стать лётчиком-истребителем. Посреди полосы ярко горит бесформенная куча обломков, в стороне валяется совершенно неповреждённый киль с красной звездой. «Интересно, кто это был?..»
Полыхают восемь штурмовиков недавно прибывшего и еще не обученного пополнения, несколько тел вокруг – молодцы, побежали к самолётам, а не в траншею. Смотровая вышка завалена.
- … они налетели внезапно, оттуда – Деревянко, дрожащей рукой машет куда-то на восток – мы окружены?
Я слушаю его в пол-уха, думаю половиной мозга. Но, тем не менее, успокаиваю начальника штаба:
- Налетели с востока, а удрали на запад. Сделали большой крюк, и зашли со стороны солнца, только и всего. Потери велики?
- Больше половины. Раненых тащим к Ивану Александровичу без разбора, но там такие раны!.. Такие ожоги!..
Мимо нас Рыжий провёл Машу Шахаеву – та всхлипывала, закрывая лицо руками. У Рыжего на лбу тоненький ручеёк засохшей крови. Косачёвы стоят в стороне, Лена исподлобья смотрит на меня, словно ожидая объяснений. Макс вздыхает и чешет затылок.
- А что с пленным делать?
Вопрос майора вырывает меня из оцепенения.
- Чего?
- Рысь из зенитки одного подбил, вон – я посмотрел в указанную сторону и только сейчас заметил у основания повалившейся вышки вражеский самолёт. От удара Юнкерс переломился пополам, носовая часть задрана кверху. Рядом бесформенная куча в чужой лётной форме.
- Это кто?
- Стрелок. Боже, там вообще ничего нельзя опознать. От удара так шею переломило, что позвоночник изо рта торчит! Иди, посмотри! – майор определённо производил впечатление сумасшедшего человека.
- Спасибо, насмотрелся. А что пилот?
- Фройляйн что надо. – Деревянко попытался изобразить в воздухе округлую линию, но для этого у него слишком сильно тряслись руки.
- «Что надо» отставить. Где она?
- В штабе. У неё обе ноги сломаны, не убежит.
- А Семён-то жив?
- Жив. Их под Мухосранском обстреляли, но не задело никого. А тут из его шайки сразу троих разорвало одной бомбой. Стрелки сразу к зениткам кинулись, их больше всего и поубивало.
- Ладно, майор. Сейчас главный здесь ты, да Иван Александрович. Распоряжайся, а я пошёл. Вернётся Колесников, скажи, что я в штабе водку пью. - Почему-то в том, что бравый командир полка не схлопочет пулю калибра 7.92 в лоб, я не сомневался.
- Как водку? А война?
- Ты что, еще не понял? Прислушайся!
Деревянко прислушался.
- Я ничего не слышу.
- Вот именно. По ту сторону такие же люди как мы, и они точно так же от всего этого охуели. Завтра будем воевать.

В штабе, на койке дневавшего и ночевавшего там майора Деревянко, я обнаружил пленную немку, о которой успел уже позабыть. Зрелище могло бы показаться жутким, но только не мне и только не сегодня.
Длинные каштановые волосы, некогда ухоженные, спутались и слиплись от сгустков запёкшейся крови. На лбу ссадина, правый глаз заплыл, верхняя губа рассечена. Ноги прикрыты чьей-то гимнастёркой. Губы слабо шевелились, но слов на незнакомом языке я не разобрал.
- Нихт ферштейн, сорри – сказал я пленнице и налил себе полстакана. – Ну, Гитлер капут!
- Всё еще не пришла в себя? – в землянку просунулся начальник штаба – и мне плесни. Сейчас врач подойдёт, осмотрит нашу гостью.
- Herrgott… Das tut scheußlich weh... Wo ist mein Flugzeug?..
- Что она говорит?
- Флюгцойг – это самолёт – блеснул я знанием немецкого.
- Спроси, сколько у них самолётов.
- В лёгкую. Сколько у вас флюгцойгов, отвечай!
Девушка приподнялась на локтях и устремила на нас полный ненависти взгляд пронзительно-голубого глаза. Это произошло так неожиданно, что я вздрогнул, а майор и вовсе выронил стакан из рук.
- Ich werde euch nichts sagen, verdammte Morder! – гневно выкрикнула немка и откинулась навзничь.
- Ругается – неодобрительно произнёс Деревянко. – Может налить ей, для облегчения страданий?
В дверном проёме возникла тень. Иван Александрович, забрызганный кровью с ног до головы, не говоря ни слова, первым делом приложился к бутылке, а затем бесцеремонно откинул с ног пленницы гимнастёрку и принялся изучать травмы.
- Ампутировать будешь? – поинтересовался я. – кстати, а что твоя помощница?..
- Нет у меня больше помощницы – не оборачиваясь, ответил Иван. – А этой бы голову ампутировать не помешало.
- Э нет, она обладает очень ценными сведениями! – поспешно возразил я.
- О флюгцойгах. – уточнил майор.
Иван Александрович посмотрел на нас, как на идиотов, и вернулся к своей пациентке.
- Это вывих – изрёк он, щупая распухшее красно-синее колено. Девушка слабо застонала.
- Вколол бы ты ей морфия, что ли…
- Нет у меня больше морфия. И – рраз!..
Что-то хрустнуло, немка коротко вскрикнула и потеряла сознание.
- Ну вот, а ты говоришь, морфий. Теперь и переломом заняться можно.
Вскоре вернулся Колесников
- Трое ушли! – с порога объявил командир полка, швыряя шлем с очками на стол. - А это что такое?
Деревянко объяснил.
- Сообщи о ней на КП.
- Сообщил уже, за ней вечером пришлют. А вас, товарищ майор, благодарят за успешно проведённый налёт!
- Отлично. Поблагодари и ты их за пять тысяч трупов на том берегу.
- У истребителей-то твоих потери большие?
- Максимов в штопор сорвался. Рашида сбили. Все остальные сели на аварийную по пути сюда, я один долетел, баки сухие. Чёрт, и ни одной машины нет, собрать их.
- Сами дотопают. А нам бы порядок навести – воронки на полосе засыпать, растащить обломки. Трупы захоронить… Где стройбат наш?
- Те, что уцелели – разбежались, когда конвойных поубивало. Я сообщил на КП, новых пришлют.
- …Готово! – объявил, оборачиваясь, Иван Александрович – через месяц плясать будет.
- На допросе в штабе района она запляшет уже сегодня – процедил Колесников. – Как, чёрт возьми, они оказались на нашей стороне, откуда узнали обо всех переправах?
Вопрос повис в воздухе.

запись создана: 27.05.2011 в 00:01

@темы: творчество, чнв

---

смешное

26.05.2011 в 22:00

Пишет  Ollyy:


ВЫДЕРЖКИ ИЗ СОЧИНЕНИЙ ШКОЛЬНИКОВ
Раскольников проснулся и сладко потянулся за топором. Hа полу лежал и
еле дышал труп, рядом сидела жена трупа, а брат трупа лежал в другой
комнате без сознания.


1. Трактор мчался по полю, слегка попахивая…

2. Летом мы с пацанами ходили в поход с ночевкой, и с собой взяли только

необходимое: картошку, палатку и Марию Ивановну.
3. Умер М.Ю.Лермонтов на Кавказе, но любил он его не поэтому!
4. Плюшкин навалил у себя в углу целую кучу и каждый день туда подкладывал.

5. Ленский вышел на дуэль в панталонах. Они разошлись и раздался выстрел.

6. Дантес не стоил выеденного яйца Пушкина.

7. Во двор въехали две лошади. Это были сыновья Тараса Бульбы.

8. Онегину нравился Байрон, поэтому он и повесил его над кроватью.

9. Герасим поставил на пол блюдечко, и стал тыкать в него мордочкой.

10. У Онегина было тяжело внутри, и он пришел к Татьяне облегчиться.

11. Лермонтов родился у бабушки в деревне, когда его родители жили в Петербурге.

12. Чацкий вышел через задний проход и подпёрнул дверь палкой.

13. Герасим налил Муме щей.

14. Бедная Лиза рвала цветы и этим кормила свою мать.

15. Хлестаков сел в бричку и крикнул: “Гони, голубчик, в аэропорт!”

16. Отец Чацкого умер в детстве.

17. Пьер был светский человек и поэтому мочился духами.

18. Под старость лет его приковало к постели раком.

19. Вдруг Герман услыхал скрип рессор. Это была старая княгиня.

20. Кабаниха нащупала у Катерины мягкое место и каждый день давила на него.

21. У Ростовых было три дочери: Hаташа, Соня и Hиколай.

22. Тарас сел на коня. Конь согнулся, а потом засмеялся.

23. Душа Татьяны полна любви и ждёт не дождётся, как бы обдать ею кого-нибудь.

24. Шел полк французов и кутузов.

25. Онегин был богатый человек: по утрам он сидел в уборной, а потом ехал в цирк.

26. Петр Первый соскочил с пьедестала и побежал за Евгением, громко цокая копытами.

27. Нос Гоголя наполнен глубочайшим содержанием.

28. Глухонемой Герасим не любил сплетен и говорил только правду.

29. Тургенева не удовлетворяют ни отцы, ни дети.

30. Такие девушки, как Ольга, уже давно надоели Онегину, да и Пушкину тоже.

31. С Михаилом Юрьевичем Лермонтовым я познакомилась в детском саду.

32. Герасим ел за четверых, а работал один.

33.
Печорин похитил Бэлу в порыве чувств и хотел через ее любовь
приблизиться к народу. Hо ему это не удалось. Hе удалось ему это и с
Максимом Максимычем.

34. У Чичикова много положительных черт: он всегда выбрит и пахнет.

35. Пугачев помогал Гриневу не только в работе, но и в любви к Маше.

36. Шелковистые, белокурые локоны выбивались из под её кружевного фартука.

37. Сыновья приехали к Тарасу и стали с ним знакомиться.

38. Фамусов осуждает свою дочь за то, что Софья с самого утра и уже с мужчиной.

39. Таким образом, Печорин овладел Бэлой, а Казбич - Каракезом.

40. Наташа была истинно русской натурой, очень любила природу и часто ходила на двор.

41. Герасим бросил Татьяну и связался с Муму.

42. Грушницкий тщательно целил в лоб, пуля оцарапала колено.

43. Поэты XIX века были легкоранимыми людьми: их часто убивали на дуэлях.

44. Здесь он впервые узнал разговорную русскую речь от няни Арины Родионовны.

45. Первые успехи Пьера Безухова в любви были плохие - он сразу женился.

46. В результате из Тихона вырос не мужчина, а самый настоящий овца.

47. Кирсанов сидел в кустах, но все, что не надо, видел.

48.
Сначала Татьяна горячо любила Онегина, а он её в глаза не видел. Hо
когда она похолодела, Евгений решил начать всё снова. Было поздно.

49. Председатель так взял доярок за живое, что надой молока сразу увеличился.

50. Когда я прочитал роман Горького “Мать”, то сам захотел стать матерью.

51. Hа поле раздавались стоны раненых и мертвых.

52. В лесу стоял необычайный аромат, и я тоже остановился постоять.

53. Летать на костылях непросто, но он научился.

54. Декабристы накопили большую потенцию и излили ее на Сенатскую площадь.

55.
Раскольников проснулся и сладко потянулся за топором. Hа полу лежал и
еле дышал труп, рядом сидела жена трупа, а брат трупа лежал в другой
комнате без сознания.

56. Hа берегу реки доярка доила корову, а в воде отражалось все наоборот.

57. Анна Каренина не нашла ни одного настоящего мужчины и потому легла под поезд.

58. В горницу вошел негр, румяный с мороза.

59. Лягушки скакали парами в сторону болота, где кончали самоубийством.

60. Стихотворение написано в рифму, что нередко наблюдается у поэта.

61. Из произведений Hекрасова крестьяне узнали, как им плохо живется…

62. Суворов был настоящим мужчиной и спал с простыми солдатами.

63. Пушкин был чувствителен во многих местах.

64. Сзади у поросят находится кудрявый хвостик, по которому их отличают от других домашних животных.

65. Великий русский художник Левитан родился в бедной еврейской семье.

66. Мальчик в лодке быстро греб коромыслами.

67. Из всех женских прелестей у Марии Болконской были только глаза.

68. Анна сошлась с Вронским совсем новым, неприемлемым для страны способом.

69. Серая Шейка грустно опустила зад в ледяную воду...

70. Медведи увидели, что постель медвежонка измята, и поняли: здесь была Маша.

71. Кругом было тихо, как будто все вымерли... Какая красота!

72. В комнате громко тикали солнечные часы.

---

К вопросу о социализации котят

Во втором корпусе под лесницей сегодня мною были обнаружены шесть маленьких, пушистых, милых, и при всём при этом невероятно злобных и диких котят. Сожрав две сосиски в тесте добрее они не стали. Видать и правда всё не от питания, а от воспитания.

Печальное зрелище.

---

Ну почему нельзя нанести симметричный ответ комару?

То бишь искусать его силами нескольких человек.

---

«…Жители же крайнего Севера верили, будто душа – нематериальная субстанция, и масса ее равна трем клюквенным ягодам. Субстанция эта путешествует во времени и пространстве, хаотично перемещаясь из точки в точку. Когда собственная энергия ее приближается к нулю – она оседает в человеческом теле и находится там до тех пор, пока не накопит энергию для дальнейшего путешествия». (с)

pda.diary.ru/~kaleidoscope-of-realities/p160220...

---

Оcталось 20 кг. ровно.

Кто бы мог подумать, что 2,5 литра пива заменяют пропущенную тренировку?..

---

Капли стихов слезами падали на листы
Яблоки глаз оставались сухие и грустные
А после смерти всех нас унесут аисты
За леса-полюса на поля капустные...

(с)

---

Блин, чё ж хуёво -то так?..

---

Навеяное

Почему меня, убежденного коммуниста, советиста и даже немножко сталиниста в душе не ебёт чужой нацизм.
И почему у меня не возникает ни малейшего желания с пеной у рта доказывать кому бы то ни было кощунственность преклонения перед Гитлером, который уничтожил миллионы и дры и дры и дры.


А просто потому, что в 1945-м это уже убедительно и наглядно доказали. И я чувствую связь поколений, ощущаю косвенную причастность к Победе, разделяю психологию победителя и великодушие победителя. И совершенно спокойно отношусь ко всем уравновешенным любителям третьего рейха, хоть убей не вижу врага в человеке который говорит по-русски, мыслит по-русски, имеет русскую душу. К тому же, немецкая форма и впрямь стократ красивее советской, а обрядовая сторона нацизма запредельно эффектна. Да и Гитлера в бункере жалко. Что, впрочем, не помешает мне убить лопатой любого, чей нацизм примет оскорбительный или угрожающий характер.

Как-то так.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не ешьте ёжиков, они хорошие!

---

Преподское

Говорю студентам - социология, это такой предмет, который позволяет делать к семинару доклады абсолютно на любую тему. Главное, втиснуть её в соответствующий раздел социологии.

- А про Геббельса можно?
- Можно! Идеология это важный элемент социокльтурного механизма, вот и расскажите о влиянии идеологии нацизма на немецкое общество.

На следующий день опять лекция, в конце раздаю дополнительные задания
- так, у Воробьёвой тема есть, Геббельс, перейдём к другим...
- А я уже про Менгеле хочу!

---

глава 2 целиком.

Глава 2.

- Левей, левей мать твою! Ногу давай! – орал Колесников так, словно человек в кабине мог его услышать. За последние дни Пётр окончательно вошёл в роль командира «Первого гвардейского смешанного авиаполка» и с ролью этой вполне справлялся. Впрочем, таким качеством, как способность перекричать форсированный истребительный движок он не обладал, и неуклонно сносимый ветром самолёт зацепил-таки крылом смотровую вышку, крутанулся на месте и замер, уткнувшись носом в землю.
- Пятый! Пятый уже! Это ведь не воздушный бой, блин! Ну почему у нас нет ни одной учебной машины с двойным управлением?
- Да, я бы от УИЛа не отказался. Ты даже не представляешь себе, каково это – вдвоём в одной кабине сидеть.
- Ага, особенно с этой, как её… Ну, брюнетка, сероглазая такая!..
- С Машкой-то как раз нормально. Она весит от силы килограмм пятьдесят. И, между прочим, подаёт большие надежды.
- В каком смысле? – Колесников хитро прищурился
- Изыди, сатана – беззлобно ответил я, - у меня на гражданке девушка осталась. Надо бы твоего аса проверить – не свернул ли себе шею.
К самолёту уже бежали со всех сторон. Дежурный привычно заводил полуторку, чтобы оттащить повреждённый самолёт к ремонтному ангару. Герой очередной аварии самостоятельно выбрался из кабины, и, судя по всему, был вполне цел и невредим. Только крайне опечален. В общем, рутинное происшествие.
- И как только у нас никто до сих пор не убился насмерть?... – задумчиво протянул я.
- Сплюнь! Хватит одного Исаева со сломанной ногой. Хорошо хоть врач появился.
За первые пять дней личный состав полка увеличился на тридцать девять человек. Из них семнадцать – потенциальные или почти состоявшиеся лётчики, два медработника и двадцать вольных стрелков. Периодически они помогали нам на аэродроме, но большую часть времени проводили на импровизированном полигоне, над которым стоял почти непрерывный грохот автоматных очередей. Когда полёты прекращались, стрелки неслись к зениткам. Их у нас было четыре штуки, поэтому приходилось становиться очередь. Недостатка в снарядах, горючесмазочных материалах и самолётах мы не испытывали, так что полк гудел, ревел и грохотал с утра до вечера, пугая обитателей окрестных деревень. «Случайные», не дойдя до цивилизации и не сумев дозвониться в службу спасения, вконец деморализованные, рано или поздно оседали в каком-нибудь населённом пункте и старались пореже покидать свои новые дома. Нам до них тем более не было никакого дела.
Разведка, проводимая каждый день, показала, что наш аэродром не является единственным военным объектом в округе. В пятнадцати километрах севернее стоял целый танковый корпус. Танкисты с каждым днём ездили и стреляли всё интенсивнее, и приветственно махали руками пролетающим самолётам. Пригодной для приземления площадки в окрестностях не было, наши машины были постоянно заняты эвакуацией битых истребителей и штурмовиков, они к нам в гости тоже не торопились. На дорогах всё чаще клубилась пыль – проносились в разных направлениях легковые и грузовые автомобили, маршировали пехотные колонны. По большей части в штатском и не в ногу, но выглядели солидно. Несколько раз в воздухе замечали чужие самолёты.
- Кажись, по нашу душу!.. – тревожный возглас Рыжова отвлёк нас от созерцания слаженных действий команды эвакуаторов. Я обернулся – к нам неслось облако пыли, в глубине которого угадывался легковой автомобиль.
- За мной! – скомандовал Колесников и направился встречать гостей.
Джип подъехал штабному бараку и остановился. Открылась дверца, и я впервые увидел человека старше тридцати пяти лет. Вылезшему из машины мужику было далеко за сорок.
- Полковник Петров из штаба округа. Инспектирую боеготовность частей. Принимаю жалобы и устраняю непорядки.
- Командир смешанного истребительно-штурмового полка майор Колесников. А это мой заместитель капитан Родригес.
Я сделал шаг вперёд и отдал честь.
Полковник был тучен, усат, красен лицом и нетвёрд походкою. Судя по всему, в каждой из проинспектированных частей ему наливали, и я готов был поклясться, что наш полк не станет исключением.
- Истребительно… штурмовой… Смешанный. Самолёты, значит. Какова численность лётного состава и уровень его подготовки? Мне нужен подробный р-р-рапорт! – рыкнул напоследок Петров.
Колесников вытянулся.
- Рапорт накрыт в штабе, товарищ полковник! Прошу за мной.
- Да-да, пойдёмте! – заторопился полковник.
- Убери Макса с Ленкой куда-нибудь подальше, удостоверься, что самолёт Кирсанова убран с полосы и дуй к нам. Посмотрим, что можно вытянуть из этого полковника – шепнул мне Колесников и повёл Петрова в штаб.
Через двадцать минут я застал полковника, Колесникова, Рыжего, Антоху и еще пару человек интенсивно выпивающими и закусывающими.
- Молодец, молодец майор! – громыхал Петров, размахивая стаканом, – но помни - самое позднее через две недели полк должен встать на крыло. Для координации действий я пришлю тебе нашего человека на должность начальника штаба. Этот телефон работает?
- Не-а.
- А ручку пробовали крутить?
Рыжий прыснул и отвернулся. Колесников отвечал невозмутимо:
- Пробовали, товарищ полковник, не помогает.
- И в трубку дули, тоже не помогает – добавил Деменев, единственный кроме Колесникова человек, способный взлететь и приземлиться на МиГе.
- Я пришлю телефониста. Что вам ещё нужно?
- Учебные самолёты с двойным управлением – с порога сказал я.
Полковник записал что-то в блокнот.
- Посмотрим… Еще что?
- Приказ о наступлении! – бодро выкрикнул Рыжов. Он успешно осваивал Ил-2 и рвался в бой. Особенно после третьего стакана.
- Да, товарищ полковник, что известно о планах противника и его численности? Какими разведданными располагает штаб округа? – спросил Колесников.
Полковник со стуком поставил стакан на стол.
- Эта информация секретна. Скажи, майор, твои люди пересекали границу?
- Нет. До неё почти девяносто километров, с нашим уровнем штурманской подготовки мы на такие расстояния не летаем. Пока.
- Вот и не надо. – полковник смахнул с карты крошки – чтоб до особого распоряжения никто не забирался западнее… Мухосранска? А это что за Малые Прыщи? Ха-ха-ха! А где большие Прыщи?..
- Виноват, товарищ полковник, на карте не было названий и один из…
Но Петров с пьяным хохотом углубился в изучение нашей карты и никого не слушал. Полковничий смех оказался заразительным. Колесников, с трудом сдерживая улыбку, грозил Рыжему кулаком, тот весело пожимал плечами.
- В общем, так – отсмеявшись проговорил полковник – приказ таков: за Мухосранск не летать. Штурманскую подготовку развивать. Летать больше, стрелять метче. Через неделю приеду с повторной инспекцией. Да, и еще – нужно выкопать траншеи для укрытия личного состава. Шоб не разбомбили тут вас. И землянки выкопать в лесу, а то бараки эти разбомбят первым делом. Для этого я пришлю вам инженерный взвод.
- Это как стройбат? – заплетающимся языком поинтересовался Рыжий.
- Типа того! Ходят тут всякие… пацифисты! Воевать не хотят, нечего не могут... мы их отлавливаем, лопату в зубы – и вперёд! Пришлю вам человек пятнадцать под конвоем, за пару дней должны управиться.
Вспомнив первую группу своих «пацифистов» мы с Колесниковым переглянулись.
- Ну ладно, я дальше поехал – тяжело произнёс полковник, вставая из-за стола. – Дел невпроворот.
- Приезжайте через четыре дня, у нас большое учение запланировано с боевыми стрельбами!
Полковник кивнул, взмахнул рукой. Заскрежетало сцепление и машина Петрова унеслась, обдав нас облаком дыма и пыли.
- Тяжёлая у него работа, а?
- И не говори – притворно вздохнул Колесников, глядя вслед удаляющейся машине. – Вот ведь как получается – кто-то очнулся в окопе с винтовкой в руках, а кто-то в Кремле и с трубкой в зубах.
- Думаешь, всем этим руководит Сам? Посмотреть бы…
- У Петрова в другой раз спросишь, кто руководит. Он знает. А не слетать ли нам, случаем, к Мухосранску? Походим вдоль границы, посмотрим издали, вдруг чего увидим?
- Не заблудиться бы. А, фиг с ним, полетели. Но завтра надо начать готовиться к учениям, вдруг Петров на них трезвым приедет? И вообще, зачем ты его позвал, у нас всего шесть человек более-менее уверенно летают.
- Ничего, и остальные научаться. Ну что, по машинам?
Вопреки всем ожиданиям, путь туда и обратно был проделан без приключений. Ничего интересного мы не увидели – что по ту, что по эту сторону границы всё было голо и пусто. До поры до времени. Тишина настораживала, обратно летели с тяжёлым чувством. Что же касается подготовки к учениям, то её пришлось отложить на день, так как в наше с Петром отсутствие Деменев дорвался до бункера снабжения и при всеобщем шумном одобрении заказал два ящика водки, пять ящиков пива и один ящик презервативов.


Наутро из черноты бункера снабжения раздавался весёлый звон бутылок.
- …пять по двадцать. «Трёхгорное». Нехило. Тащи это добро наружу. «Столичную» тоже. А это то, о чём я думаю?...
Когда я вошёл, Колесников вскрыл бумажный пакет и теперь изучал чехол из плотной желтой резины, щедро пересыпанный тальком.
- Вот ты какое, «изделие №2»! ни за что бы не подумал, что когда-нибудь увижу это живьём.
Колесников бросил презерватив на пол, подхватил ящик и вышел наружу.
- Полк, слушай мою команду! До обеда, как обычно, занимаемся отловом и распределением новобранцев. Лётный состав учит матчасть. После обеда – учебно-тренировочная пьянка. Рыжов, распорядись о переносе спиртного в штаб. Деменев, шаг вперёд! А вот это – твоё! И если до вечера не израсходуешь, отстраню от полётов и посажу под арест.
В толпе засмеялись, но командир был серьёзен как патриарх на инаугурации президента. Олег, потупившись, забрал презервативы и отошёл.
- А не крутовато ты с ним?
- Дисциплина, батенька, дисциплина. Посидит на губе, в другой раз не будет самовольничать. И потом, вдруг он всё же израсходует ящик? Да не бери ты в голову! – майор толкнул меня локтем в бок – пошли лучше по пивку пропустим. Всё равно сегодня не до полётов. Да, и поставь к бункеру часовых!
К учениям начали готовиться на следующий день. В трёх километрах от аэродрома оборудовали полигон, натаскали туда машин – жалко было расстреливать годную технику, но на чём-то же надо тренироваться. В кузова набили сена – незадолго до вылета всё это польют бензином и мишень ярко вспыхнет от первой же попавшей пули. Про этот трюк я в своё время вычитал в мемуарах одного ветерана-штурмовика и теперь хотел проверить в действии.
Для бомбометания выложили несколько мишеней из брёвен. Брёвна таскали стройбатовцы – полковник Петров обещание своё выполнил, прислал пятнадцать человек рабочих, трёх угрюмого вида автоматчиков и какого-то специалиста по земляным работам.
«Стройбатовцы» затравленно поглядывали на последних и подчинялись беспрекословно.
- Вы их что, расстреливаете периодически? – полушутливо поинтересовался Антон.
- Приходится иногда – процедил сквозь зубы конвойный.
Лица слышавших этот разговор вытянулись.
- Ну и дела… проговорил кто-то за моей спиной.
Колесников распорядился разместить инженерный взвод подальше от аэродрома, в безымянной деревеньке, и пригонять на работу с восьми утра до шести вечера. Лётный состав получил больше времени на тренировки и дела стремительно пошли в гору.
В назначенный день прибыл полковник Петров, и не один. С собой он привёз еще двух полковников и одного генерала. Долговязый полуседой генерал с вечно нахмуренными бровями и кислой миной на лице внушал безотчётный страх. Я был рад, что мне предстоит летать и стрелять, а не развлекать гостей, и весьма сочувствовал Петру. Впрочем, назвался командиром – рапортуй генералу.
Всего в показательной стрельбе приняли участие семь самолётов. Заходили на цель поочерёдно, сильно растянутым кругом. Половина штурмовиков всё время была укрыта лесом, чтоб наблюдателям с земли было труднее сосчитать их реальное количество. Непрерывные атаки произвели должное впечатление. Стреляли отвратительно – трассы ложились длинными размашистыми дорожками, но стоило одной из них чиркнуть по цели, как та вспыхивала ярким пламенем. За пять минут подожгли все шесть машин, затем сбросили бомбы на них и бревенчатые мишени. Большая часть осталась нетронута, но брёвна от двух взлетели высоко в воздух – полковники зааплодировали, и даже хмурый генерал довольно хмыкнул.
Насладившись произведённым эффектом, Колесников выпустил красную ракету. По этому сигналу в воздух поднялись Макс с Леной и продемонстрировали свой фирменный «показательный воздушный бой». Жаль, я не видел лиц почётных гостей и не слышал матюгов Петрова, которому раскалённая гильза упала прямо за шиворот. Всё это нам впоследствии живописно описал Пётр, давясь от смеха.
Убедившись что гости подобрали челюсти с пола, хитроумный Колесников пригласил всех в палатку для «анализа боевого маневрирования, бомбометания и стрельб».
- Да мы же в этом ничего не понимаем! – вырвалось у Петрова.
- Ну, уж нет. В ЭТОМ вы, товарищ полковник, разбираетесь очень хорошо – возразил наш командир.
До самого вечера из палатки доносились пламенные речи и патриотические тосты, после чего довольное начальство было погружено в машину и увезено восвояси.
- Думаешь, это нам что-то даст? – спросил я Петра, провожая штабную машину взглядом.
- Ещё как! Ты, видимо, не привык к тому, что враги встречаются по обе стороны линии фронта, а я еще на гражданке всякого насмотрелся. Впечатление на начальство лучше производить водкой сейчас, чем кровью потом. Тем более что доверия вся эта компания мне не внушила.
- Что ты узнал?
- Толком ничего. Есть Ставка, есть и Сам. И он категорически запрещает поддаваться на провокации, пересекать границу и требует усиления боевой подготовки.
- Так война начнётся двадцать второго, или мы нанесём упреждающий удар?
- Не знаю. Поживём - увидим. Ладно, собирай всех, проведём настоящий разбор полётов. Да и выпивка с закуской еще осталась…

Прошло две недели. Полк оформился окончательно, лётный состав насчитывал четырнадцать уверенно-летающих лётчиков-штурмовиков и шестерых истребителей. Еще пятнадцать человек находились на разной стадии подготовки. Присланный Петровым начальник штаба, майор Деревянко с утра до вечера сидел на телефоне, налаживая взаимодействие с ближайшим подразделениями и частями. Через него мы узнали примерную картину расположения наших войск. Так, только в радиусе девяноста километров располагались четыре авиационных полка, два танковых корпуса, две пехотные дивизии, десять артиллерийских бригад. Прикинув численность этой армии, и добавив к ней инженерные роты и всех неприсоединившихся, которым удалось избежать «стройбата» Колесников присвистнул:
- Это что же получается, там вообще никого не осталось?
«Там» - это в прошлой жизни, «на гражданке», как говорили у нас.
- Не знаю. Так мы умерли всё-таки или нет? – этот вопрос мучил всех, но никто его не поднимал. Да и времени не было для отвлечённых мыслей - учения шли с такой интенсивностью, что люди, вымотавшись за день, бывало, падали на землю и засыпали, где придётся. Не менее утомительными были редкие, но грандиозные пьянки.
- Живы мы конечно. Не веришь – пальни себе из маузера в башку и увидишь разницу. Какой смысл гадать, вот победим – и всё узнаем.
«Победим и узнаем» – эта мысль была в голове у каждого. Спорить с такой аксиомой казалось глупым, и я перевёл разговор на другую тему.
- А что Деревянко, связался со штабом района насчёт разведки боем?
- Майора Колесникова к телефону! – вспомни начальника штаба, вот и он.
Колесников поспешил в барак, на ходу поправляя портупею. Я за ним. В штабе майор долго слушал чьи-то раздражённые возгласы, постепенно меняясь в лице. Наконец он перебил собеседника:
- Я правильно понял, товарищ генерал, что мы не будем наносить упреждающий удар, и не будем бить врага малой кровью на его территории? Так разъяснить ситуацию личному составу?
Генерал на том конце трубки так повысил голос, что я смог расслышать каждое слово:
- Майор, ты лётчик или стратег?! Выполняй приказы и не рассуждай, а то шпалы слетят! Думаешь, нам на твоё место поставить некого?! Думаешь за тебя твои Северов с Петровым заступятся? Да я их!.. Да я тебя!.. исчерпав словарный запас генерал дал отбой.
Колесников с перекошенным лицом швырнул трубку на рычаг и обернулся ко мне.
- Сегодня двадцатое. Подождём до завтра, если сегодня к вечеру не одумаются – атакуем.
- Всем полком?
Колесников задумался.
- Нет. Проведём разведку боем, ты да я. Вылетим рано утром. В полку Романцева позавчера втихаря летали на ту сторону, вот здесь – Пётр ткнул пальцем в небольшой городок на карте – обнаружен аэродром. Истребители и бомбардировщики, всего штук восемьдесят.
- Восемьдесят?- не поверил я. – в ста двадцати километрах от нас?
- Да. Налетим рано утром со стороны солнца, наведём шухер и улетим. Не могу я так сидеть, и ты, я вижу, не можешь.
- Никто не может. Что мы вдвоём сделаем, вернее я один, тебе-то на МиГ бомбы не навесишь. Давай возьмём Рыжего, Косачёвых и Шахаеву, Маша лучше всех в полку бомбит. Да и Деменева прихватим, если они поднимут истребители, тебе одному туго придётся.
- Идёт – после недолгого раздумья согласился Колесников. - Собирай своих и ставь задачу. Вылет в четыре тридцать, по темноте. И пусть костры вдоль полосы заранее разложат.
Высоко над нами с запада на восток проплыл тёмный двухмоторный самолёт. Его никто не преследовал.
- Летают. Летают, блядь! Им можно, а у нас полный штаб стратегов. Ну не дебилизм ли, а? – жалобно спросил Колесников, ни к кому конкретно не обращаясь и, тяжело развернувшись, потопал прочь. Никаких распоряжений из штаба района так и не поступило. Ночью спалось плохо.
В четыре двадцать по обе стороны взлётной полосы вспыхнул длинный ряд костров. Пять штурмовиков и два истребителя прогревали моторы, молотя винтами на холостых оборотах. Я видел, как Рыжов зябко ёрзает в кабине своего штурмовика, постоянно проверяет ремни и то и дело склоняется к приборной доске. Озарённое подсветкой приборов, его лицо выражало крайнюю степень волнения. Тревожный сигнал, но моё состояние было немногим лучше. Следующим был штурмовик Маши Шахаевой. Её я, разумеется не видел, но надеялся что она сохранила то спокойствие, с которым шла к самолёту. За Шахаевой должны были взлетать Макс с Леной. Эта парочка задорно газовала, предвкушая настоящий бой. Хоть кто-то находится в привычном состоянии. Колесников с Деменёвым собирались взлетать с поля, заранее убедившись что кочек и рытвин на их пути не встретится.
Пора. Я поднял руку вверх и махнул вперёд. Рыжов повторил мой жест. Щёлкнул, захлопываясь, фонарь кабины. Газ вперёд, тормоза отпущены, самолёт привычно набирает скорость, опускает нос, отрыв! Закладываю вираж, наблюдаю как взлетают остальные. Самих штурмовиков не видно на тёмном фоне земли, но их выдают лохмы пламени из выхлопных патрубков. Пара таких огненных усов разгоняется и по полю – Колесников с Деменевым взлетели одновременно. Собираю группу, ложусь курсом на запад, с удовлетворением отмечаю что беспокойство потихоньку оставляет меня. Качнул с крыла на крыло – Рыжов повторил движение. Всё в порядке! Увеличиваю скорость до трёхсот пятидесяти. Теперь главное не пропустить поворот на тринадцать градусов к югу, но до него двадцать минут полёта по прямой, можно расслабиться. Истребители, видимо, и вовсе не испытывали мандража, наворачивая круги вокруг нашего растянувшегося строя. Макс с Леной крутили бочки и периодически бросались в их сторону, но всегда возвращались на прежнее место. Давно эта парочка не проявляла такой дисциплинированности!
В положенное время внизу проплыл Гитрлеркапутштадт – в топонимике мы отдавали предпочтение остроумию Рыжего, а не директивам штаба округа. Я снова качнул крыльями, привлекая внимания ведомых, заложил вираж и прижался к земле. Рыжий, Маша, Макс и Лена последовали со мной, Пётр с Олегом наоборот взмыли вверх. А ещё через пять минут моим глазам открылся добротный бетонный аэродром и ряды самолётов, кажущиеся бесконечными. Истребители и бомбардировщики, мессера и хейнкели, настоящая армада. У меня перехватило дух. Мой штурмовик нёсся низко над землёй, вражеские машины одна за другой стремительно исчезали под капотом. Аэродром противника мирно спал. Зенитки не стреляли, из людей я заметил только одинокую фигуру у чёрного ангара. Лица я, разумеется не видел, но готов был поклясться что он удивлён и растерян.
Да что это я, надо стрелять! Толкаю ручку, нос самолёта опускается вниз, разноцветные трассы кромсают последний хейнкель в этой длинной шеренге – зазевался! Рывком вывожу самолёт из пикирования, закладываю вираж, ухожу в сторону. С таким же опоздание открывают огонь Шахаева и Макс, Рыжий бросает бомбы в сторону и те рвутся среди каких-то построек, Лена молчит. Убедившись что эскадрилья сохранила строй, делаю второй заход. Залпом выпускаю восемь ракет, попадание – то ли два, то ли сразу три бомбардировщика превращаются в один большой костёр, из клубов пламени и дыма показывается нелепо задранное крыло со свастикой. Позади меня Рыжов лупит длиннющими очередями не жалея стволов, всё равно промахнуться невозможно! Супруги Косачёвы дружно переключились на истребители, превратив пылающие факелы сразу добрый десяток. Маша сохранила место в строю позади Рыжова и короткими очередями добивала то, что случайно уцелело после него и меня.
На третьем заходе мы наконец-то увидели людей. Полуодетые, они выскакивали из палаток и казарм и бежали – кто к самолётам, кто к орудиям, а кто прочь от устроенного нами ада. Увидев большую толпу я инстинктивно дёрнул ногой, трасса метнулась в сторону и оборвалась – я не был готов убивать. С дальнего конца аэродрома забухала зенитка, но ни одного разрыва я не увидел. Два мессера успели вырулить на полосу и теперь разгонялись нам на встречу – я заметил их слишком поздно, обстрелять не мог, остальные похоже, и вовсе не обратили внимания. Тревожно смотрю вверх, где там Колесников с Деменевым, прикроют ли?.. Впрочем, помощь не потребовалась – двум мессершмиттам оказалось тесно на одной полосе, ведомый наехал на ведущего, подмял под себя, рубанул винтом, оба вспыхнули…
Всего мы сделали то ли восемь, то ли девять заходов, полностью расстреляли боекомплект, оставили после себя форменный хаос. Особого восторга не чувствовал никто – мы сделали своё дело, и сделали хорошо, но растерянность от не до конца осознанной мощи собственного оружия, зрелище горящих самолётов и людей (а мы, как не старались бить только по технике, всё же уложили человек пятнадцать), и наконец, ощущение нарушенного приказа угнетало, сдавливало, ложилась на сердце тяжёлым камнем.
- Как думаешь, пронесёт? – спросил я Колесникова после приземления.
- Не знаю. Лучше не будем выпендриваться и просто подождём до завтра.
День прошёл в тревожном ожидании, из штаба района не звонили, выговоров не закатывали, задач не ставили. Ночью никто не спал. А ровно в четыре утра загрохотало по всему фронту.

запись создана: 22.05.2011 в 14:59

@темы: чнв, Творчество

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

когнитивно-диссонансное.

Включаю телевизор. в нижней части экрана табло с новостями, огромными буквами написано ФУКУСИМА-1, мелкими - бла-бла-бла... Голос за кадром произносит: "Протекает шов между блоками". И пока я судорожно пытаюсь представить протекающий шов между энергоблоками, на экране появляется рука с мастерком и влепляет в щель порцию раствора.

Так у меня родилась мысль отправить "Школу ремонта" на Фукусиму. Всё равно мне эта передача никогда не нравилась.

---

Снилось что я превратился в Ту-154 и пытался взлететь с обыкновенной автодороги. Двухполосной! И что самое странное, получилось.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра