Дар Волхва. Бодрая жизнеутверждающая копипаста.

[Derflinger]

Наталья Осс в колонке для «Известий» пишет о своем опыте стояния в очереди к поясу Богородице. Дескать, либералы-то и прогрессивная общественность ругают простой православный народ, а на самом деле очередь была хорошой, доброй, душевной.
Русской.
По-особенному русской.
Я думаю, что выискивание душевности и особенной русскости в продрогших, плохо одетых, скорчившихся от мороза и радикулита старухах с прокисшими лицами на самом деле современная форма открытой русофобии. Русскими в РФ быть нельзя, можно лишь быть многонациональными россиянами, круглогодично отмечающими победу над фашизмом. Но по особым праздникам, по настоянию РПЦ (которая хоть и православная, но все-таки вроде как и русская, связанная с нами культурным кодом и вынужденная терпеть несносный народ-фашист, возмущающийся обнимашками патриарха с горцами) русских чуть-чуть, вот на полстолечко, вот на дверную щелочку разрешают.
И тогда столичная intelligentsia, весь год дрейфующая в мозговом желе многонациональности, грузно перебирающаяся из одного бассейна с толерантностью в другой, оставляя на полу влажные следы непрошенных мыслей («А чурки все-таки пиздец заебали… Что? Круглый стол „Межнациональный диалог XXI века: от изучения к пониманию“? Конечно же, приеду!»), внезапно замечает столпившийся вокруг горящих неоновым светом бассейнов ce peuple russe.
— Ces russes sont incroyablement laids! — произносит тот из intelligentsia, что поглупей — ну кто так стоит в очереди? Ну кто так молится? Ну кто так крестится? Да и вообще, дары ненастоящие, бога нет, fucking rednecks! — произносят завсегдатаи митингов за честные всенародные выборы, умудряющиеся одновременно писать колонки о том, что на выборах выберут фашистов, которые их повесят, непременно повесят.
— Нет нахуй, это же блядь народ, это же блядь шарман! — возражает из intelligentsia тот, что поумней, и начинает с фирменной задушевной пьяной есенинской слезой защищать это мессиво серых платков и турецких дубленок, крашенных в столь кислотные цвета, что остается только догадываться, какие сатанинские биты разрывают изнутри головы их рано состарившихся покупательниц.
— Ces libéreaux comprennent le petit peuple, de nouveau! — продолжает народный заступник откуда-то из ресторанного отделения «Черная икра поварешками», и мы даже не можем разобрать, что он говорит в нашу защиту, потому что не учили французский, но по интонации чувствуем, что нас, таких сирых, таких убогих, таких зачуханных, несмотря на радикулит крабиком-крабиком ползущих сквозь заграждения и снег к золотой священной коробочке, любят. Всерьез и надолго.
Под балалайку.
— Mes russes adorables! — не унимается наш интеллигентный protector, грудью заслоняющий скорчившийся в углу русский народ от антирелигиозного статуса очередной перекрашенной 19-ти летней дуры с журфака МГУ, потому что если и есть у русского народа враги, то это, несомненно, фрондерствующие по фейсбукам соски из блатных университетов, — Русские, разве вы не прекрасны в этих уродливых платках? Разве ваши неуклюжие перебежки от заграждения к заграждению, выглядящие отрывками из безумного японского телешоу, из тех, где суют в отверстия осьминогов, не должны вызывать умиление у всякого интеллигентного и мыслящего человека? Разве еще нестарые, но запущенные провинциальные тетки, отмораживающие остатки здоровья на злом московском ветру, не есть лучшие из вас? Что вообще есть русскость, как не девятичасовое стояние в очереди в попытке прикоснуться к чему-то высшему, нездешнему, неземному, вроде даров волхвов или внезапно выброшенных в ГУМе финских сапог?
— Разве эта продрогшая, издыхающая, исходящая болью и томлением очередь некрасивых женщин в возрасте не есть эссенция русскости, mon cher ami russe?
Нет.
Это эссенция советскости.
Очередь.
Покорность.
Надежда на светлое завтра — после построения коммунизма или прикосновения к дарам.
И вы издеваетесь над моим добрым русским народом, приписывая этих несчастных, безнациональных, прибившихся к вере как к единственной оказавшейся рядом коллективной идентичности женщин к русским. Объединяя их — покорных, кротких, смирных, готовых по свистку товарища милиционера перебегать из загона в загон — с теми четырьмя парнями, что 16 чурок в Казани порезали.
Это разные народы. Южные и северные корейцы. Европейцы и азиаты. Рационалы и мистики. Индивидуалисты и коллективисты. Злые и смирившиеся. Из стали и из свечного воска. Русские и советские.
И, конечно, нехорошо издеваться над северным корейцем, шьющим себе кислотный ватник, потому что он всю жизнь в очередях за дерьмом простоял, и по его мнению это — шик. Не их вина, что они прожили большую часть жизни в СССР. Не их вина, что безумный тоталитарный механизм сломал их волю и разум, а затем прихватизаторы отобрали даже те крохи, что удалось скопить, и теперь кислотный ватник, да целебные позолоченные коробочки — единственные радости в жизни.
Они потерпевшие.
Пострадавшие.
Жертвы катастрофы.
Но и подхватывать выжившую среди советско-самолетных обломков жертву аварии, с оторванными ногами ползущую к дарам волхвов в надежде, что дары вернут ей бездарно сожранные советской властью 40 лет жизни, и затем размахивать этим обрубком над головой «ВОТ ОНА, МАТУШКА-РУСЬ!» — это русофобия.
Это пожелание русским зла. Это пожелание, чтобы типичные русские были инвалидами тоталитарного режима, для которых золотую коробочку поцеловать — ЩАСТЬЕ.
Нет, русские не такие, не перекрученные тоталитарным гнетом ким чен бабы, весь цвет жизни которых был пущен на краску для красных знамен.
Русские — такие:

sputnikipogrom.com/politics/8187/gift-of-the-ma...

дальше по ссылк идите.

Comments

[Jenious]

Даже Просвиньина зацепило Хотя и в его обычной манере.