La vatnique
Глава 3.
При первых же звуках выстрелов мы выскочили в предрассветную сырость. Довольно густой туман ограничивал видимость полусотней шагов и приглушал гул канонады.
- Деревянко, связь командным пунктом!
- Есть! – отозвался майор и поспешил в штабную землянку, куда накануне перенесли телефон.
- Может, с вышки что увидим? – предложил я.
Но туман на высоте десяти метров был столь же густ и непроницаем, как и у земли. Нам ни оставалось ничего другого, кроме как напряженно вслушиваться в доносящиеся с запада отголоски боя.
- Вроде как приближается!.. – с тревогой в голосе поделился впечатлением Иван Александрович, полковой хирург, терапевт и стоматолог в одном лице. Ивану Александровичу было от силы лет двадцать пять, но апломб, с которым он держался, не позволял величать его иначе, как по имени-отчеству.
- Да нет, отдаляется – попробовал разубедить его, себя и всех остальных Рыжий.
- Вы что думаете, линия фронта может заметно сдвинуться за пятнадцать минут? Или кто-то реку перепрыгнул? – иронически поинтересовался Колесников. – Семён, заводи полуторку, бери человек пять и дуйте к Мухосранску. Наткнётесь на противника – пулей назад.
Старшина вольных стрелков Семён Рысь кинулся отдавать распоряжения, и через пять минут машина с торчащими из кузова в разные стороны пулемётными стволами растворилась в тумане.
- Есть связь с КП! – майор Деревянко высунулся из землянки, размахивая телефонной трубкой - приказывают при первой же возможности вылететь и поддержать наступающие части в районе переправы у деревни № 803! читать дальше
- Лётный состав, слушай мою команду! Как только видимость прояснится до ста метров, вылетает первое звено штурмовиков! Капитан Родригес лично отберёт и поведёт наиболее опытных. Истребители и остальные штурмовики вылетают, как только рассеется туман. По машинам! Да, и гляньте кто-нибудь по карте, что это за деревня номер 803.
Минут через сорок в воздух поднялись пять самолётов. Летели по компасу и часам, ориентиров никаких, лишь далеко впереди над бескрайней колышущейся равниной, бледно-оранжевой в лучах восходящего солнца, поднималось густое чёрное облако – что-то основательно горело. Только увидев дым, я осознал нелепость происходящего – кто и с кем может вести бой, когда собственного носа не видно? Здесь, между туманом и облаками война казалась иллюзорной. Гул моторов заглушал стрельбу, и не было ничего кроме чистого бескрайнего горизонта и пяти штурмовиков, словно застывших меж двух гигантских ладоней, штурмовиков, неожиданно ставших такими маленькими.
Впрочем, мгла у земли быстро рассеивалась.
- Морда, морда, я кирпич! – в шлемофоне послышался бодрый голос Колесникова – поднимаю полк, иду на сближение! Как обстановка в районе цели?
- Нашёл время шутить… До цели еще пять минут лёта, видимость улучшается. Самолётов противника не вижу, но лучше поторопись.
Видимость действительно улучшалась на глазах – левее и чуть впереди обрисовался приметный изгиб реки, деревенька с парой десятков домов и пятачок земли на том берегу, во все стороны ощетинившийся вспышками выстрелов.
- «Что за чёрт, куда они стреляют?» По моему сигналу эскадрилья снизилась и увеличила скорость.
Стали видны детали, и тут я от души поблагодарил гитлеровских модельеров, проектировавших форму вермахта. У нас форму носили в основном офицеры, рядовой и даже сержантский состав предпочитал оставаться в штатском, благо командование этому не препятствовало. И вот теперь я явственно видел как полторы сотни пёстрых фигурок, укрываясь за кустами и кочками отстреливается от нескольких сотен фигурок в сером, охватывающих отвоёванный плацдарм полукольцом. Среди наступающих цепей ползли несколько единиц техники – то ли танки, то ли бронемашины. Но самое парадоксальное, еще несколько сотен фрицев вели огонь с нашей стороны, не давая окружённым подобраться к вытащенным на западный берег импровизированным плавсредствам и отступить. Причём на восточном берегу не было ни лодок, ни плотов, отсутствовали малейшие намёки на понтонный мост или что-то в этом роде. Но думать было некогда – ряды обороняющихся таяли на глазах. Вот сразу человек десять кинулись к берегу, но добежали только трое – один рухнул на дно лодки, двоих, подкошенных у самой воды, подхватило и унесло течением.
- Эскадрилья, растянуть строй, огонь по моей указке! – заорал я, утопил обе гашетки и прошёлся длинной очередью по восточному берегу. Крутой вираж, под крылом проскакивает свинцовое полотно реки, и вот в прицеле новые шеренги атакующих. Снова дымные трассы вспахивают землю и кромсают человеческую плоть. Серые цепи залегли, два танка дали задний ход, третий получил полновесный ракетный залп и скрылся в клубах дыма и пламени. Строй эскадрильи рассыпался.
- Больше огня по нашему берегу! Херачьте ракетами, у кого остались!
Приказ выполнили трое. Вспыхнул подожженный лес, количество неподвижных тел на восточном берегу росло с каждым заходом. На моих глазах пушечно-пулемётная трасса буквально протащила человека по траве, оставив широкий кровавый след. Бегущие конвульсивно дёргались, окутываясь тонким полупрозрачным облаком розово-красных брызг и тёмных ошмётков, и валились на землю, чтобы больше никогда не подняться. Воды реки покраснели почти до середины фарватера. Огонь с запада прекратился, и несколько десятков выживших, столкнув в воду неповреждённые лодки и плоты, гребли на нашу сторону. Видно было, как нелегко даётся им борьба с течением.
- Эскадрилья, внимание! Сбор, кончаем работу!
Три штурмовика вытянулись рваной цепочкой за хвостом моего самолёта, один продолжает гоняться за уцелевшими. С полсотни солдат противника добежали до злополучной деревни номер 803 и попрятались по хатам – бомбы и ракеты кончились, из пушек и пулемётов их было не достать.
- Повторяю, прекратить огонь, сбор!
- Что там у вас происходит? – Колесников, как вовремя.
- Наши вышли из окружения и отступили, противник засел в деревне! Нужно сравнять её с землей!
Через пятнадцать минут деревня была превращена в сплошное море огня. Из неё никто не выбрался. Убедившись, что остаткам спасённого батальона ничего не угрожает, Колесников развернул полк и повёл его на юг, вдоль реки. Картина вырисовывалась следующая – везде, где наша пехота пыталась переправиться на противоположенный берег ей это удавалась, после чего она оказывалась под перекрёстным огнём фронта и тыла. В этом проклятом тумане противнику удалось скрытно перебросить на нашу сторону большие силы не только пехоты, но и техники, причём не прибегая к каким либо плавсредствам. Их наступление было остановлено двумя танковыми корпусами, которые в тумане заблудились и вовремя не доехали единственного моста, находившегося в тот момент под нашим контролем. Разобравшись в ситуации, танкисты менее чем за час развернулись в тонкую семикилометровую линию и завязали артиллерийскую дуэль с противником, засевшим на нашем берегу. Еще через час подоспевшие дальнобойные пушки открыли огонь по другому берегу, противник отвечал тем же. В целом, обе стороны действовали примерно одинаково бестолково, но наши потери в людях были огромны. Почти все части, успевшие переправится через реку, были уничтожены. Пролетая, мы повсюду видели тела – десятки, сотни тел в совершенно неуместной яркой одежде начала XXI века. Джинсы, рубашки, свитера - утро выдалось прохладным... Вражеские войска на западном берегу повсеместно отошли на исходные позиции, укрылись в рощах, оврагах, населённых пунктах. Откуда-то из глубины обороны противника била тяжёлая артиллерия. На противоположном берегу начиналось интенсивное движение – пехота и танки противника постепенно стягивались к мосту, с твёрдым намерением отступить. Они явно не собирались повторять свой фокус с переправой при свете дня.
- Горючее на исходе, приказываю возвращаться – голос Колесникова твёрд. Я рад, что этот приказ отдал именно он, не хотелось, чтобы подчинённые слышали, как стучат мои зубы. Берём курс на восток. Каких-то пятнадцать минут и мы дома! – от одной мысли об этом перестают дрожать руки. Ровно гудят моторы штурмовиков, несущихся над самой землёй, над головой успокаивающе кружат истребители прикрытия. Им сегодня работы не досталось, наше господство в воздухе абсолютно. Хотя толку от него…
- Стоп, что это? Дым! Аэродром горит!
Тяну ручку на себя – штурмовик взмывает ввысь, горизонт отодвигается, перед глазами разворачивается ставший знакомым пейзаж. Только теперь его дополняют несколько столбов чёрного дыма, шапки разрывов, языки пламени и мелькающие надо всем этим чёрные точки. Над нашим аэродромом! Вот тебе и господство в воздухе!
- В атаку!!!! За мной!!!!! – вопль Петра бьёт по ушам. Истребители резко увеличивают скорость и вырываются вперёд, тяжелые штурмовики моментально отстают.
- Полный вперёд!! – ору я совсем не по-авиационному и сдвигаю до упора сектор газа. Голос уже не дрожит, руки не трясутся. Форсированный двигатель издаёт болезненный рёв, сразу на пару делений подскакивают стрелки температуры воды и масла. Обороты растут медленно – Колесников уже ведёт бой, а я даже не вижу с кем.
- Олег, снизу заходи! Под пулемёт, так его! - Вспыхивает огненный росчерк, и тут же гаснет на земле – высота боя не превышает двухсот метров.
- Родригес, они на тебя идут! Херачь в лоб!
- Я не вижу ни фига, солнце!
Солнце немилосердно слепит глаза. Щурюсь, но не могу различить даже прицельную сетку. Вдруг из раскалённого белого марева выныривает чёрный силуэт и тут же исчезает за спиной. За ним другой, третий, четвёртый… Приподнятые крылья, торчащие стойки шасси, хищный оскал радиатора. Что-то стучит по капоту, высекая фонтаны искр, лобовое бронестекло покрывается белыми звёздочками в мелкой сетке трещин, и вот уже пятый Юнкерс проносится, едва не зацепив меня колесом.
- Не дайте им уйти! – ору не своим голосом. От крутого виража темнеет в глазах, сознание на миг отключается. Стихает и рёв мотора, и треск выстрелов. Затем мир рывком возвращается на место. Прямо передо мной вытанцовывает немецкий пикировщик, выполняя короткие, отрывистые крены из стороны в сторону. Пулемётчик лупит короткими очередями, но в основном мимо.
- «Это тебе не поможет…» - толкаю ручку, ухожу под пулемёт, ловлю в прицел точку метрах в пяти перед мотором Юнкерса. Длинная очередь распарывает брюхо немца от носа до хвоста, я даже как будто чувствую жар от мгновенно вспыхнувших бензобаков. Доворачиваю, ловлю в прицел очередную жертву, жму гашетки, но пушки и пулемёты молчат – нет боезапаса. С десяток Юнкерсов уходят на запад, преследуемые пятью МиГами. А куда делись еще два?..
- Я пустой, справишься?
- Справимся, возвращайтесь. Это дело истребителей – в голосе Колесникова холодная стальная злоба.
- Не выёбывайся только чересчур! – напутствую командира. – Штурмовики, возвращаемся на базу! Полоса повреждена, садимся в поле за ангарами!
Первое впечатление было таково – я вернулся в кошмар. Те же горящие руины, те же окровавленные тела. Вот нога в гипсе – не довелось Исаеву стать лётчиком-истребителем. Посреди полосы ярко горит бесформенная куча обломков, в стороне валяется совершенно неповреждённый киль с красной звездой. «Интересно, кто это был?..»
Полыхают восемь штурмовиков недавно прибывшего и еще не обученного пополнения, несколько тел вокруг – молодцы, побежали к самолётам, а не в траншею. Смотровая вышка завалена.
- … они налетели внезапно, оттуда – Деревянко, дрожащей рукой машет куда-то на восток – мы окружены?
Я слушаю его в пол-уха, думаю половиной мозга. Но, тем не менее, успокаиваю начальника штаба:
- Налетели с востока, а удрали на запад. Сделали большой крюк, и зашли со стороны солнца, только и всего. Потери велики?
- Больше половины. Раненых тащим к Ивану Александровичу без разбора, но там такие раны!.. Такие ожоги!..
Мимо нас Рыжий провёл Машу Шахаеву – та всхлипывала, закрывая лицо руками. У Рыжего на лбу тоненький ручеёк засохшей крови. Косачёвы стоят в стороне, Лена исподлобья смотрит на меня, словно ожидая объяснений. Макс вздыхает и чешет затылок.
- А что с пленным делать?
Вопрос майора вырывает меня из оцепенения.
- Чего?
- Рысь из зенитки одного подбил, вон – я посмотрел в указанную сторону и только сейчас заметил у основания повалившейся вышки вражеский самолёт. От удара Юнкерс переломился пополам, носовая часть задрана кверху. Рядом бесформенная куча в чужой лётной форме.
- Это кто?
- Стрелок. Боже, там вообще ничего нельзя опознать. От удара так шею переломило, что позвоночник изо рта торчит! Иди, посмотри! – майор определённо производил впечатление сумасшедшего человека.
- Спасибо, насмотрелся. А что пилот?
- Фройляйн что надо. – Деревянко попытался изобразить в воздухе округлую линию, но для этого у него слишком сильно тряслись руки.
- «Что надо» отставить. Где она?
- В штабе. У неё обе ноги сломаны, не убежит.
- А Семён-то жив?
- Жив. Их под Мухосранском обстреляли, но не задело никого. А тут из его шайки сразу троих разорвало одной бомбой. Стрелки сразу к зениткам кинулись, их больше всего и поубивало.
- Ладно, майор. Сейчас главный здесь ты, да Иван Александрович. Распоряжайся, а я пошёл. Вернётся Колесников, скажи, что я в штабе водку пью. - Почему-то в том, что бравый командир полка не схлопочет пулю калибра 7.92 в лоб, я не сомневался.
- Как водку? А война?
- Ты что, еще не понял? Прислушайся!
Деревянко прислушался.
- Я ничего не слышу.
- Вот именно. По ту сторону такие же люди как мы, и они точно так же от всего этого охуели. Завтра будем воевать.
В штабе, на койке дневавшего и ночевавшего там майора Деревянко, я обнаружил пленную немку, о которой успел уже позабыть. Зрелище могло бы показаться жутким, но только не мне и только не сегодня.
Длинные каштановые волосы, некогда ухоженные, спутались и слиплись от сгустков запёкшейся крови. На лбу ссадина, правый глаз заплыл, верхняя губа рассечена. Ноги прикрыты чьей-то гимнастёркой. Губы слабо шевелились, но слов на незнакомом языке я не разобрал.
- Нихт ферштейн, сорри – сказал я пленнице и налил себе полстакана. – Ну, Гитлер капут!
- Всё еще не пришла в себя? – в землянку просунулся начальник штаба – и мне плесни. Сейчас врач подойдёт, осмотрит нашу гостью.
- Herrgott… Das tut scheußlich weh... Wo ist mein Flugzeug?..
- Что она говорит?
- Флюгцойг – это самолёт – блеснул я знанием немецкого.
- Спроси, сколько у них самолётов.
- В лёгкую. Сколько у вас флюгцойгов, отвечай!
Девушка приподнялась на локтях и устремила на нас полный ненависти взгляд пронзительно-голубого глаза. Это произошло так неожиданно, что я вздрогнул, а майор и вовсе выронил стакан из рук.
- Ich werde euch nichts sagen, verdammte Morder! – гневно выкрикнула немка и откинулась навзничь.
- Ругается – неодобрительно произнёс Деревянко. – Может налить ей, для облегчения страданий?
В дверном проёме возникла тень. Иван Александрович, забрызганный кровью с ног до головы, не говоря ни слова, первым делом приложился к бутылке, а затем бесцеремонно откинул с ног пленницы гимнастёрку и принялся изучать травмы.
- Ампутировать будешь? – поинтересовался я. – кстати, а что твоя помощница?..
- Нет у меня больше помощницы – не оборачиваясь, ответил Иван. – А этой бы голову ампутировать не помешало.
- Э нет, она обладает очень ценными сведениями! – поспешно возразил я.
- О флюгцойгах. – уточнил майор.
Иван Александрович посмотрел на нас, как на идиотов, и вернулся к своей пациентке.
- Это вывих – изрёк он, щупая распухшее красно-синее колено. Девушка слабо застонала.
- Вколол бы ты ей морфия, что ли…
- Нет у меня больше морфия. И – рраз!..
Что-то хрустнуло, немка коротко вскрикнула и потеряла сознание.
- Ну вот, а ты говоришь, морфий. Теперь и переломом заняться можно.
Вскоре вернулся Колесников
- Трое ушли! – с порога объявил командир полка, швыряя шлем с очками на стол. - А это что такое?
Деревянко объяснил.
- Сообщи о ней на КП.
- Сообщил уже, за ней вечером пришлют. А вас, товарищ майор, благодарят за успешно проведённый налёт!
- Отлично. Поблагодари и ты их за пять тысяч трупов на том берегу.
- У истребителей-то твоих потери большие?
- Максимов в штопор сорвался. Рашида сбили. Все остальные сели на аварийную по пути сюда, я один долетел, баки сухие. Чёрт, и ни одной машины нет, собрать их.
- Сами дотопают. А нам бы порядок навести – воронки на полосе засыпать, растащить обломки. Трупы захоронить… Где стройбат наш?
- Те, что уцелели – разбежались, когда конвойных поубивало. Я сообщил на КП, новых пришлют.
- …Готово! – объявил, оборачиваясь, Иван Александрович – через месяц плясать будет.
- На допросе в штабе района она запляшет уже сегодня – процедил Колесников. – Как, чёрт возьми, они оказались на нашей стороне, откуда узнали обо всех переправах?
Вопрос повис в воздухе.
При первых же звуках выстрелов мы выскочили в предрассветную сырость. Довольно густой туман ограничивал видимость полусотней шагов и приглушал гул канонады.
- Деревянко, связь командным пунктом!
- Есть! – отозвался майор и поспешил в штабную землянку, куда накануне перенесли телефон.
- Может, с вышки что увидим? – предложил я.
Но туман на высоте десяти метров был столь же густ и непроницаем, как и у земли. Нам ни оставалось ничего другого, кроме как напряженно вслушиваться в доносящиеся с запада отголоски боя.
- Вроде как приближается!.. – с тревогой в голосе поделился впечатлением Иван Александрович, полковой хирург, терапевт и стоматолог в одном лице. Ивану Александровичу было от силы лет двадцать пять, но апломб, с которым он держался, не позволял величать его иначе, как по имени-отчеству.
- Да нет, отдаляется – попробовал разубедить его, себя и всех остальных Рыжий.
- Вы что думаете, линия фронта может заметно сдвинуться за пятнадцать минут? Или кто-то реку перепрыгнул? – иронически поинтересовался Колесников. – Семён, заводи полуторку, бери человек пять и дуйте к Мухосранску. Наткнётесь на противника – пулей назад.
Старшина вольных стрелков Семён Рысь кинулся отдавать распоряжения, и через пять минут машина с торчащими из кузова в разные стороны пулемётными стволами растворилась в тумане.
- Есть связь с КП! – майор Деревянко высунулся из землянки, размахивая телефонной трубкой - приказывают при первой же возможности вылететь и поддержать наступающие части в районе переправы у деревни № 803! читать дальше
- Лётный состав, слушай мою команду! Как только видимость прояснится до ста метров, вылетает первое звено штурмовиков! Капитан Родригес лично отберёт и поведёт наиболее опытных. Истребители и остальные штурмовики вылетают, как только рассеется туман. По машинам! Да, и гляньте кто-нибудь по карте, что это за деревня номер 803.
Минут через сорок в воздух поднялись пять самолётов. Летели по компасу и часам, ориентиров никаких, лишь далеко впереди над бескрайней колышущейся равниной, бледно-оранжевой в лучах восходящего солнца, поднималось густое чёрное облако – что-то основательно горело. Только увидев дым, я осознал нелепость происходящего – кто и с кем может вести бой, когда собственного носа не видно? Здесь, между туманом и облаками война казалась иллюзорной. Гул моторов заглушал стрельбу, и не было ничего кроме чистого бескрайнего горизонта и пяти штурмовиков, словно застывших меж двух гигантских ладоней, штурмовиков, неожиданно ставших такими маленькими.
Впрочем, мгла у земли быстро рассеивалась.
- Морда, морда, я кирпич! – в шлемофоне послышался бодрый голос Колесникова – поднимаю полк, иду на сближение! Как обстановка в районе цели?
- Нашёл время шутить… До цели еще пять минут лёта, видимость улучшается. Самолётов противника не вижу, но лучше поторопись.
Видимость действительно улучшалась на глазах – левее и чуть впереди обрисовался приметный изгиб реки, деревенька с парой десятков домов и пятачок земли на том берегу, во все стороны ощетинившийся вспышками выстрелов.
- «Что за чёрт, куда они стреляют?» По моему сигналу эскадрилья снизилась и увеличила скорость.
Стали видны детали, и тут я от души поблагодарил гитлеровских модельеров, проектировавших форму вермахта. У нас форму носили в основном офицеры, рядовой и даже сержантский состав предпочитал оставаться в штатском, благо командование этому не препятствовало. И вот теперь я явственно видел как полторы сотни пёстрых фигурок, укрываясь за кустами и кочками отстреливается от нескольких сотен фигурок в сером, охватывающих отвоёванный плацдарм полукольцом. Среди наступающих цепей ползли несколько единиц техники – то ли танки, то ли бронемашины. Но самое парадоксальное, еще несколько сотен фрицев вели огонь с нашей стороны, не давая окружённым подобраться к вытащенным на западный берег импровизированным плавсредствам и отступить. Причём на восточном берегу не было ни лодок, ни плотов, отсутствовали малейшие намёки на понтонный мост или что-то в этом роде. Но думать было некогда – ряды обороняющихся таяли на глазах. Вот сразу человек десять кинулись к берегу, но добежали только трое – один рухнул на дно лодки, двоих, подкошенных у самой воды, подхватило и унесло течением.
- Эскадрилья, растянуть строй, огонь по моей указке! – заорал я, утопил обе гашетки и прошёлся длинной очередью по восточному берегу. Крутой вираж, под крылом проскакивает свинцовое полотно реки, и вот в прицеле новые шеренги атакующих. Снова дымные трассы вспахивают землю и кромсают человеческую плоть. Серые цепи залегли, два танка дали задний ход, третий получил полновесный ракетный залп и скрылся в клубах дыма и пламени. Строй эскадрильи рассыпался.
- Больше огня по нашему берегу! Херачьте ракетами, у кого остались!
Приказ выполнили трое. Вспыхнул подожженный лес, количество неподвижных тел на восточном берегу росло с каждым заходом. На моих глазах пушечно-пулемётная трасса буквально протащила человека по траве, оставив широкий кровавый след. Бегущие конвульсивно дёргались, окутываясь тонким полупрозрачным облаком розово-красных брызг и тёмных ошмётков, и валились на землю, чтобы больше никогда не подняться. Воды реки покраснели почти до середины фарватера. Огонь с запада прекратился, и несколько десятков выживших, столкнув в воду неповреждённые лодки и плоты, гребли на нашу сторону. Видно было, как нелегко даётся им борьба с течением.
- Эскадрилья, внимание! Сбор, кончаем работу!
Три штурмовика вытянулись рваной цепочкой за хвостом моего самолёта, один продолжает гоняться за уцелевшими. С полсотни солдат противника добежали до злополучной деревни номер 803 и попрятались по хатам – бомбы и ракеты кончились, из пушек и пулемётов их было не достать.
- Повторяю, прекратить огонь, сбор!
- Что там у вас происходит? – Колесников, как вовремя.
- Наши вышли из окружения и отступили, противник засел в деревне! Нужно сравнять её с землей!
Через пятнадцать минут деревня была превращена в сплошное море огня. Из неё никто не выбрался. Убедившись, что остаткам спасённого батальона ничего не угрожает, Колесников развернул полк и повёл его на юг, вдоль реки. Картина вырисовывалась следующая – везде, где наша пехота пыталась переправиться на противоположенный берег ей это удавалась, после чего она оказывалась под перекрёстным огнём фронта и тыла. В этом проклятом тумане противнику удалось скрытно перебросить на нашу сторону большие силы не только пехоты, но и техники, причём не прибегая к каким либо плавсредствам. Их наступление было остановлено двумя танковыми корпусами, которые в тумане заблудились и вовремя не доехали единственного моста, находившегося в тот момент под нашим контролем. Разобравшись в ситуации, танкисты менее чем за час развернулись в тонкую семикилометровую линию и завязали артиллерийскую дуэль с противником, засевшим на нашем берегу. Еще через час подоспевшие дальнобойные пушки открыли огонь по другому берегу, противник отвечал тем же. В целом, обе стороны действовали примерно одинаково бестолково, но наши потери в людях были огромны. Почти все части, успевшие переправится через реку, были уничтожены. Пролетая, мы повсюду видели тела – десятки, сотни тел в совершенно неуместной яркой одежде начала XXI века. Джинсы, рубашки, свитера - утро выдалось прохладным... Вражеские войска на западном берегу повсеместно отошли на исходные позиции, укрылись в рощах, оврагах, населённых пунктах. Откуда-то из глубины обороны противника била тяжёлая артиллерия. На противоположном берегу начиналось интенсивное движение – пехота и танки противника постепенно стягивались к мосту, с твёрдым намерением отступить. Они явно не собирались повторять свой фокус с переправой при свете дня.
- Горючее на исходе, приказываю возвращаться – голос Колесникова твёрд. Я рад, что этот приказ отдал именно он, не хотелось, чтобы подчинённые слышали, как стучат мои зубы. Берём курс на восток. Каких-то пятнадцать минут и мы дома! – от одной мысли об этом перестают дрожать руки. Ровно гудят моторы штурмовиков, несущихся над самой землёй, над головой успокаивающе кружат истребители прикрытия. Им сегодня работы не досталось, наше господство в воздухе абсолютно. Хотя толку от него…
- Стоп, что это? Дым! Аэродром горит!
Тяну ручку на себя – штурмовик взмывает ввысь, горизонт отодвигается, перед глазами разворачивается ставший знакомым пейзаж. Только теперь его дополняют несколько столбов чёрного дыма, шапки разрывов, языки пламени и мелькающие надо всем этим чёрные точки. Над нашим аэродромом! Вот тебе и господство в воздухе!
- В атаку!!!! За мной!!!!! – вопль Петра бьёт по ушам. Истребители резко увеличивают скорость и вырываются вперёд, тяжелые штурмовики моментально отстают.
- Полный вперёд!! – ору я совсем не по-авиационному и сдвигаю до упора сектор газа. Голос уже не дрожит, руки не трясутся. Форсированный двигатель издаёт болезненный рёв, сразу на пару делений подскакивают стрелки температуры воды и масла. Обороты растут медленно – Колесников уже ведёт бой, а я даже не вижу с кем.
- Олег, снизу заходи! Под пулемёт, так его! - Вспыхивает огненный росчерк, и тут же гаснет на земле – высота боя не превышает двухсот метров.
- Родригес, они на тебя идут! Херачь в лоб!
- Я не вижу ни фига, солнце!
Солнце немилосердно слепит глаза. Щурюсь, но не могу различить даже прицельную сетку. Вдруг из раскалённого белого марева выныривает чёрный силуэт и тут же исчезает за спиной. За ним другой, третий, четвёртый… Приподнятые крылья, торчащие стойки шасси, хищный оскал радиатора. Что-то стучит по капоту, высекая фонтаны искр, лобовое бронестекло покрывается белыми звёздочками в мелкой сетке трещин, и вот уже пятый Юнкерс проносится, едва не зацепив меня колесом.
- Не дайте им уйти! – ору не своим голосом. От крутого виража темнеет в глазах, сознание на миг отключается. Стихает и рёв мотора, и треск выстрелов. Затем мир рывком возвращается на место. Прямо передо мной вытанцовывает немецкий пикировщик, выполняя короткие, отрывистые крены из стороны в сторону. Пулемётчик лупит короткими очередями, но в основном мимо.
- «Это тебе не поможет…» - толкаю ручку, ухожу под пулемёт, ловлю в прицел точку метрах в пяти перед мотором Юнкерса. Длинная очередь распарывает брюхо немца от носа до хвоста, я даже как будто чувствую жар от мгновенно вспыхнувших бензобаков. Доворачиваю, ловлю в прицел очередную жертву, жму гашетки, но пушки и пулемёты молчат – нет боезапаса. С десяток Юнкерсов уходят на запад, преследуемые пятью МиГами. А куда делись еще два?..
- Я пустой, справишься?
- Справимся, возвращайтесь. Это дело истребителей – в голосе Колесникова холодная стальная злоба.
- Не выёбывайся только чересчур! – напутствую командира. – Штурмовики, возвращаемся на базу! Полоса повреждена, садимся в поле за ангарами!
Первое впечатление было таково – я вернулся в кошмар. Те же горящие руины, те же окровавленные тела. Вот нога в гипсе – не довелось Исаеву стать лётчиком-истребителем. Посреди полосы ярко горит бесформенная куча обломков, в стороне валяется совершенно неповреждённый киль с красной звездой. «Интересно, кто это был?..»
Полыхают восемь штурмовиков недавно прибывшего и еще не обученного пополнения, несколько тел вокруг – молодцы, побежали к самолётам, а не в траншею. Смотровая вышка завалена.
- … они налетели внезапно, оттуда – Деревянко, дрожащей рукой машет куда-то на восток – мы окружены?
Я слушаю его в пол-уха, думаю половиной мозга. Но, тем не менее, успокаиваю начальника штаба:
- Налетели с востока, а удрали на запад. Сделали большой крюк, и зашли со стороны солнца, только и всего. Потери велики?
- Больше половины. Раненых тащим к Ивану Александровичу без разбора, но там такие раны!.. Такие ожоги!..
Мимо нас Рыжий провёл Машу Шахаеву – та всхлипывала, закрывая лицо руками. У Рыжего на лбу тоненький ручеёк засохшей крови. Косачёвы стоят в стороне, Лена исподлобья смотрит на меня, словно ожидая объяснений. Макс вздыхает и чешет затылок.
- А что с пленным делать?
Вопрос майора вырывает меня из оцепенения.
- Чего?
- Рысь из зенитки одного подбил, вон – я посмотрел в указанную сторону и только сейчас заметил у основания повалившейся вышки вражеский самолёт. От удара Юнкерс переломился пополам, носовая часть задрана кверху. Рядом бесформенная куча в чужой лётной форме.
- Это кто?
- Стрелок. Боже, там вообще ничего нельзя опознать. От удара так шею переломило, что позвоночник изо рта торчит! Иди, посмотри! – майор определённо производил впечатление сумасшедшего человека.
- Спасибо, насмотрелся. А что пилот?
- Фройляйн что надо. – Деревянко попытался изобразить в воздухе округлую линию, но для этого у него слишком сильно тряслись руки.
- «Что надо» отставить. Где она?
- В штабе. У неё обе ноги сломаны, не убежит.
- А Семён-то жив?
- Жив. Их под Мухосранском обстреляли, но не задело никого. А тут из его шайки сразу троих разорвало одной бомбой. Стрелки сразу к зениткам кинулись, их больше всего и поубивало.
- Ладно, майор. Сейчас главный здесь ты, да Иван Александрович. Распоряжайся, а я пошёл. Вернётся Колесников, скажи, что я в штабе водку пью. - Почему-то в том, что бравый командир полка не схлопочет пулю калибра 7.92 в лоб, я не сомневался.
- Как водку? А война?
- Ты что, еще не понял? Прислушайся!
Деревянко прислушался.
- Я ничего не слышу.
- Вот именно. По ту сторону такие же люди как мы, и они точно так же от всего этого охуели. Завтра будем воевать.
В штабе, на койке дневавшего и ночевавшего там майора Деревянко, я обнаружил пленную немку, о которой успел уже позабыть. Зрелище могло бы показаться жутким, но только не мне и только не сегодня.
Длинные каштановые волосы, некогда ухоженные, спутались и слиплись от сгустков запёкшейся крови. На лбу ссадина, правый глаз заплыл, верхняя губа рассечена. Ноги прикрыты чьей-то гимнастёркой. Губы слабо шевелились, но слов на незнакомом языке я не разобрал.
- Нихт ферштейн, сорри – сказал я пленнице и налил себе полстакана. – Ну, Гитлер капут!
- Всё еще не пришла в себя? – в землянку просунулся начальник штаба – и мне плесни. Сейчас врач подойдёт, осмотрит нашу гостью.
- Herrgott… Das tut scheußlich weh... Wo ist mein Flugzeug?..
- Что она говорит?
- Флюгцойг – это самолёт – блеснул я знанием немецкого.
- Спроси, сколько у них самолётов.
- В лёгкую. Сколько у вас флюгцойгов, отвечай!
Девушка приподнялась на локтях и устремила на нас полный ненависти взгляд пронзительно-голубого глаза. Это произошло так неожиданно, что я вздрогнул, а майор и вовсе выронил стакан из рук.
- Ich werde euch nichts sagen, verdammte Morder! – гневно выкрикнула немка и откинулась навзничь.
- Ругается – неодобрительно произнёс Деревянко. – Может налить ей, для облегчения страданий?
В дверном проёме возникла тень. Иван Александрович, забрызганный кровью с ног до головы, не говоря ни слова, первым делом приложился к бутылке, а затем бесцеремонно откинул с ног пленницы гимнастёрку и принялся изучать травмы.
- Ампутировать будешь? – поинтересовался я. – кстати, а что твоя помощница?..
- Нет у меня больше помощницы – не оборачиваясь, ответил Иван. – А этой бы голову ампутировать не помешало.
- Э нет, она обладает очень ценными сведениями! – поспешно возразил я.
- О флюгцойгах. – уточнил майор.
Иван Александрович посмотрел на нас, как на идиотов, и вернулся к своей пациентке.
- Это вывих – изрёк он, щупая распухшее красно-синее колено. Девушка слабо застонала.
- Вколол бы ты ей морфия, что ли…
- Нет у меня больше морфия. И – рраз!..
Что-то хрустнуло, немка коротко вскрикнула и потеряла сознание.
- Ну вот, а ты говоришь, морфий. Теперь и переломом заняться можно.
Вскоре вернулся Колесников
- Трое ушли! – с порога объявил командир полка, швыряя шлем с очками на стол. - А это что такое?
Деревянко объяснил.
- Сообщи о ней на КП.
- Сообщил уже, за ней вечером пришлют. А вас, товарищ майор, благодарят за успешно проведённый налёт!
- Отлично. Поблагодари и ты их за пять тысяч трупов на том берегу.
- У истребителей-то твоих потери большие?
- Максимов в штопор сорвался. Рашида сбили. Все остальные сели на аварийную по пути сюда, я один долетел, баки сухие. Чёрт, и ни одной машины нет, собрать их.
- Сами дотопают. А нам бы порядок навести – воронки на полосе засыпать, растащить обломки. Трупы захоронить… Где стройбат наш?
- Те, что уцелели – разбежались, когда конвойных поубивало. Я сообщил на КП, новых пришлют.
- …Готово! – объявил, оборачиваясь, Иван Александрович – через месяц плясать будет.
- На допросе в штабе района она запляшет уже сегодня – процедил Колесников. – Как, чёрт возьми, они оказались на нашей стороне, откуда узнали обо всех переправах?
Вопрос повис в воздухе.
@темы: творчество, чнв
-
-
27.05.2011 в 05:41"Морда-морда, я кирпич!" - это прекрасно, это надо запомнить!
Гришь, пилот Штуки - фройляйн? Только насильничать не надо!
-
-
27.05.2011 в 10:05-
-
27.05.2011 в 13:42а вот и мясо началось....Где зло, там и Штуки, где Штуки - там и зло...
ну вот, здрасьте, и тут пилот Штуки - дама, это типа намёк?
-
-
27.05.2011 в 15:25Впринципе, могу и на мужика заменить, но тогда у этого персонажа не будет будущего.
-
-
27.05.2011 в 15:54-
-
27.05.2011 в 16:44-
-
27.05.2011 в 16:53Впрочем, немцам тоже далеко от японских бомбардировочных рикко.
-
-
27.05.2011 в 17:07-
-
27.05.2011 в 17:16-
-
27.05.2011 в 17:36И вообще, все таки пилотаж имеет национальность. было бы здорово если б ты описал какие то примочки пилотажа, характерные для русской или немецкой школы)))Думаю, твои друзья тебя тоже могут проконсультировать)))
-
-
27.05.2011 в 17:40-
-
27.05.2011 в 17:45-
-
27.05.2011 в 17:45А про тихоокеанский театр, хорошо бы показать жизнь двух тай, и внутренние столкновения духа, между хико из Сорен и хико из Ёкорен, ведь это очень интересная история, и она была, процесс становления новой школы японского пилотажа и смещения старой.
-
-
27.05.2011 в 17:46-
-
27.05.2011 в 17:49-
-
27.05.2011 в 18:53Я пишу. Вы там на поле непотребствами счас занимаетесь вчетвером.
Немку жалко. Хнык-хнык. Гебисты ее мучить будут, суки...
-
-
27.05.2011 в 18:59Ладно, не буду тайн раскрывать.
Непотребство вчетвером? Ы.)
-
-
27.05.2011 в 19:23Аааа. Ну тады ладно. Фройляйн и дальше будет в тексте мелькать?
Непотребство вчетвером? Ы.)
Чет типа того. Не-не, там все невинно. Для людей. =)
-
-
27.05.2011 в 19:26ок, ждёмс.)
-
-
27.05.2011 в 19:41-
-
27.05.2011 в 23:45Не скажи..почему так популярен Седьмой авианосец, Питера Альбано, а потому что там просто энциклопедия японской флотской жизни, но рассказанная в виде анекдота. С одной стороны интересно,с другой-смешно шопипец.Но Альбано о многом не написал. он практически не затронул тему жизни в Касумигауре. Потому что тогда не знали про это. А это просто невероятно интересно, как они жили, как поступали, как учились,как по гейшам ходили в конце концов. А какие песни они пели, какую форму носили. Этож вообще целый мир, когда вчерашний ребенок становится грозой тихого океана, при этом оставаясь ребенком. Все эти рудели и кожедубы, пардон муа, сосут.
Писать про хико надо стихами. Они того заслуживают. Ни один русский или немецкий летчик не сравнится с 17 летним японским хико в величие духа.Даже на уровне лексики, летчик, он просто летает,а хико-он солнце на крыльях носит..
Так что,дерзай давай.
А мне тупо лень)))Да и слов у меня нет, описать полет белоснежных лепестков сакуры, окровавленных не в срок восходящим солнцем..
х, да гдеб мне взять такую песню, да негде взять, вот хоть ты тресни...
-
-
27.05.2011 в 23:54-
-
27.05.2011 в 23:57Ну вообще да, Япония то вообще отдельная история..
-
-
28.05.2011 в 01:20