La vatnique
Глава 8. Любишь кататься, люби и саночки возить.
(кусок)
Утро добрым не бывает. Особенно если начинается оно с тряски и криков над самым ухом.
читать дальше- Steh auf! Eure Flieger bombardieren Koenigsberg, wir sollen abziehen!
Я продрал глаза и узрел вчерашнего собутыльника Ганса. На круглом краснощёком лице бывшего эсэсовца читалась неподдельная тревога.
- Опять ты… Какой еще к чёрту Кёнигсберг, изыди, сатана! - Я попытался перевернуться на другой бок, однако здоровяк Ганс довольно бесцеремонно поставил меня на ноги одним могучим рывком.
- Dafuer haben wir keime Zeit, schneller! – выкрикнул он, хватая меня за рукав.
Проклиная всё на свете, я потащился вниз по лестнице. Ганс торопился, перепрыгивал через ступени, всё время что-то приговаривая.
На улице я обнаружил всё население дома – около пятнадцати человек. Они беспокойно переговаривались, то и дело оглядываясь на восток. Оттуда, со стороны Шнапсбурга, доносилась глухая артиллерийская канонада.
- А, добралась-таки война до вашего кибуца. Давно пора. А что вчера-то было?..
Мне никто не ответил. Через минуту из подъезда выскочил Мазур и громогласно объявил:
- Единственный путь отхода – на северо-восток. Подождём остальных – и в путь! – Затем обернулся ко мне:
- Вы знаете, что происходит?
- Стреляют? – ответил я вопросом на вопрос.
- Полчаса назад Кёнигсберг подвергся массированному удару вашей авиации. Город горит. Видимо, готовится штурм, немцы стягивают большие силы со всех сторон и скоро будут здесь.
- Стоп-стоп, погоди, какой штурм? Вчера вечером передовые части были отсюда в двухстах с лишним километрах.
- Я говорю то, что сообщает наблюдатель с колокольни. Видимо, командование не поделилось с вами своими планами?
Вопрос прозвучал ехидно.
- Со мной никто ничем не делится. Кстати, а почему Кёнигсберг? Кали.. Кёнигсберг – приморский город, и потом, разве это не Польша?..
- Польша на Земле осталась. А здесь пусть хоть Берлинами все города называют, мне всё равно – бросил Станислав и повернулся к своим людям.
Я снова прислушался к отголоскам боя, но как ни старался, не мог выделить интересующих меня звуков, вроде гула моторов или разрывов бомб. Больше всего это напоминало работу тяжёлой артиллерии, но по самолётам не стреляют крупным калибром! Неожиданно в низком гуле послышались высокие ноты. Все резко обернулись. Главная улица, на которой мы находились, была сквозной. Слегка изгибаясь, она проходила через весь городок, деля его на две части. Тарахтение стремительно приближалось. Моя рука потянулась к кобуре, но так и застыла, когда из-за поворота влетел мотоцикл с коляской и пронёсся по улице, обдав нас облаком дыма и пыли. За ним другой, третий… Напряжённые лица немецких солдат и офицеров, взгляды, устремлённые только вперёд, руки, вцепившиеся в оружие… Четвёртый мотоцикл показался, когда третий уже скрылся из виду. Водитель, запылённый с ног до головы офицер, с трудом удерживает руль, на ободе переднего колеса болтаются лохмотья резины – покрышка не то лопнула, не то прострелена. На полном ходу мотоцикл наехал правым колесом на бордюр, коляску резко подбросило. Руль, и без того вихляющийся, вывернулся под прямом углом. Водитель успел вскрикнуть и в следующее мгновение вылетел из седла на тротуар. Мотор опрокинувшегося мотоцикла глохнет. Наступившая тишина кажется просто неприличной, но я не нахожу в себе силы, чтобы хоть как-то нарушить её. Так и стою, замерев, с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. Мазуровские пацифисты, с самим экс-хорунжим во главе, изображают ту же самую немую сцену.
Не обращая ни малейшего внимания на замерших по обеим сторонам улицы людей, немец поднялся и быстрыми шагами направился к мотоциклу. Фуражка слетела, висок в крови, мундир изорван, но каменная сосредоточенность остаётся неизменной на его лице, будто он только что споткнулся, а не кувыркнулся с мотоцикла на полном ходу. Проходя мимо, он зацепил меня локтем, но даже бровью не повёл. Я почувствовал волну страха, поднимающуюся к голове откуда-то из глубины печёнок. Быстрым шагом подойдя к мотоциклу, фриц помог выбраться пулемётчику. Тот был цел и невредим, только ошалело тряс головой и что-то бормотал. Снова послышался треск мотциклетного двигателя. Солдат торопливо принялся снимать пулемёт, но офицер остановил его. Затем, выйдя на середину улицы, спокойно достал парабеллум и передёрнул затвор. Пятый мотоцикл вылетел из-за угла, два выстрела прогремели с интервалом в секунду. Спокойно и деловито скинув тело водителя с седла, немец занял его место и рванул педаль стартера. Оживившейся пулемётчик кинулся вытаскивать из коляски своего мёртвого коллегу и даже успел перекинуть ногу через борт, когда планы его командира резко изменились. Третий выстрел, произведённый в упор, прозвучал гораздо глуше двух первых. Убедившись в отсутствии помех, убийца завёл мотор, и облегчённый мотоцикл унёс его прочь, на запад, по главной улице Зельбсмёдерштадта.
- Что это было? – хриплым шёпотом спросил Мазур, когда немец скрылся из вида.
- Валить отсюда надо – в тон Мазуру отозвался я.
(кусок)
Утро добрым не бывает. Особенно если начинается оно с тряски и криков над самым ухом.
читать дальше- Steh auf! Eure Flieger bombardieren Koenigsberg, wir sollen abziehen!
Я продрал глаза и узрел вчерашнего собутыльника Ганса. На круглом краснощёком лице бывшего эсэсовца читалась неподдельная тревога.
- Опять ты… Какой еще к чёрту Кёнигсберг, изыди, сатана! - Я попытался перевернуться на другой бок, однако здоровяк Ганс довольно бесцеремонно поставил меня на ноги одним могучим рывком.
- Dafuer haben wir keime Zeit, schneller! – выкрикнул он, хватая меня за рукав.
Проклиная всё на свете, я потащился вниз по лестнице. Ганс торопился, перепрыгивал через ступени, всё время что-то приговаривая.
На улице я обнаружил всё население дома – около пятнадцати человек. Они беспокойно переговаривались, то и дело оглядываясь на восток. Оттуда, со стороны Шнапсбурга, доносилась глухая артиллерийская канонада.
- А, добралась-таки война до вашего кибуца. Давно пора. А что вчера-то было?..
Мне никто не ответил. Через минуту из подъезда выскочил Мазур и громогласно объявил:
- Единственный путь отхода – на северо-восток. Подождём остальных – и в путь! – Затем обернулся ко мне:
- Вы знаете, что происходит?
- Стреляют? – ответил я вопросом на вопрос.
- Полчаса назад Кёнигсберг подвергся массированному удару вашей авиации. Город горит. Видимо, готовится штурм, немцы стягивают большие силы со всех сторон и скоро будут здесь.
- Стоп-стоп, погоди, какой штурм? Вчера вечером передовые части были отсюда в двухстах с лишним километрах.
- Я говорю то, что сообщает наблюдатель с колокольни. Видимо, командование не поделилось с вами своими планами?
Вопрос прозвучал ехидно.
- Со мной никто ничем не делится. Кстати, а почему Кёнигсберг? Кали.. Кёнигсберг – приморский город, и потом, разве это не Польша?..
- Польша на Земле осталась. А здесь пусть хоть Берлинами все города называют, мне всё равно – бросил Станислав и повернулся к своим людям.
Я снова прислушался к отголоскам боя, но как ни старался, не мог выделить интересующих меня звуков, вроде гула моторов или разрывов бомб. Больше всего это напоминало работу тяжёлой артиллерии, но по самолётам не стреляют крупным калибром! Неожиданно в низком гуле послышались высокие ноты. Все резко обернулись. Главная улица, на которой мы находились, была сквозной. Слегка изгибаясь, она проходила через весь городок, деля его на две части. Тарахтение стремительно приближалось. Моя рука потянулась к кобуре, но так и застыла, когда из-за поворота влетел мотоцикл с коляской и пронёсся по улице, обдав нас облаком дыма и пыли. За ним другой, третий… Напряжённые лица немецких солдат и офицеров, взгляды, устремлённые только вперёд, руки, вцепившиеся в оружие… Четвёртый мотоцикл показался, когда третий уже скрылся из виду. Водитель, запылённый с ног до головы офицер, с трудом удерживает руль, на ободе переднего колеса болтаются лохмотья резины – покрышка не то лопнула, не то прострелена. На полном ходу мотоцикл наехал правым колесом на бордюр, коляску резко подбросило. Руль, и без того вихляющийся, вывернулся под прямом углом. Водитель успел вскрикнуть и в следующее мгновение вылетел из седла на тротуар. Мотор опрокинувшегося мотоцикла глохнет. Наступившая тишина кажется просто неприличной, но я не нахожу в себе силы, чтобы хоть как-то нарушить её. Так и стою, замерев, с наполовину вытащенным из кобуры пистолетом. Мазуровские пацифисты, с самим экс-хорунжим во главе, изображают ту же самую немую сцену.
Не обращая ни малейшего внимания на замерших по обеим сторонам улицы людей, немец поднялся и быстрыми шагами направился к мотоциклу. Фуражка слетела, висок в крови, мундир изорван, но каменная сосредоточенность остаётся неизменной на его лице, будто он только что споткнулся, а не кувыркнулся с мотоцикла на полном ходу. Проходя мимо, он зацепил меня локтем, но даже бровью не повёл. Я почувствовал волну страха, поднимающуюся к голове откуда-то из глубины печёнок. Быстрым шагом подойдя к мотоциклу, фриц помог выбраться пулемётчику. Тот был цел и невредим, только ошалело тряс головой и что-то бормотал. Снова послышался треск мотциклетного двигателя. Солдат торопливо принялся снимать пулемёт, но офицер остановил его. Затем, выйдя на середину улицы, спокойно достал парабеллум и передёрнул затвор. Пятый мотоцикл вылетел из-за угла, два выстрела прогремели с интервалом в секунду. Спокойно и деловито скинув тело водителя с седла, немец занял его место и рванул педаль стартера. Оживившейся пулемётчик кинулся вытаскивать из коляски своего мёртвого коллегу и даже успел перекинуть ногу через борт, когда планы его командира резко изменились. Третий выстрел, произведённый в упор, прозвучал гораздо глуше двух первых. Убедившись в отсутствии помех, убийца завёл мотор, и облегчённый мотоцикл унёс его прочь, на запад, по главной улице Зельбсмёдерштадта.
- Что это было? – хриплым шёпотом спросил Мазур, когда немец скрылся из вида.
- Валить отсюда надо – в тон Мазуру отозвался я.
